Целую, Сиб
P. S. Я не приглашаю мисс Бринкер, так как у меня только одна комната для гостей. Да, и еще: скажи тете Анриетте, которая любит семейные новости, что у Блезов родилась пятая дочь! Ничего себе?! Лично я жду победы и мира, чтобы увеличить население Шестнадцатого округа.
Клер побежала в комнату матери, которая лежала в шезлонге, наслаждаясь чтением «Курьера из Центра», и молча протянула ей письмо. Мадам Форжо прочитала его, подумала, затем сказала:
– Мне никогда не приходило это в голову, но на первый взгляд идея неплохая. Здесь тебе скучно, ты никого не видишь. В Париже тебе будет веселее. И потом, у Сибиллы голова на месте, она прекрасно знает, чего хочет, и, вполне возможно, действительно найдет тебе хорошего мужа… Интересно бы узнать, кто такая эта мадам Жанен?
– Мама, а вы заметили, что Сибилла не приглашает мисс Бринкер?
– Ну конечно, такой молодой женщине совсем не хочется иметь в доме гувернантку. Да и не нужна тебе там мисс Бринкер: Сибилла присмотрит за тобой; вот только меня смущает, что тебе придется совершить одной такое долгое путешествие на поезде. Но я считаю неразумным сопровождать тебя в Париж: поездка в оба конца обойдется мне в сто с лишним франков! А я не люблю бросать деньги на ветер.
– Но что же будет с бедняжкой мисс Бринкер?
– Почему с бедняжкой? Я с удовольствием оставлю ее при себе в Сарразаке. Она будет составлять мне компанию и надзирать за слугами; дом она знает не хуже меня, а я прекрасно уживаюсь с ней.
– Но ведь она приехала сюда, чтобы заниматься мной…
– Что ты хочешь, на войне как на войне. В Англии у нее больше нет никакой родни, нужно же ей где-то жить, и мне кажется, что она здесь не скучает: у нее сложились свои привычки, у нас она чувствует себя независимой. Впрочем, сейчас речь не о мисс Бринкер, а о тебе, о твоей жизни, о твоем будущем. А ты волнуешься о пустяках. Постарайся понять, что это счастливая возможность, на которую мы даже не надеялись.
Поколебавшись с минуту, Клер сказала:
– О, я была бы просто счастлива жить в Париже.
– Тогда иди и напиши своей кузине, что ты согласна. Только письмом, а не телеграммой, как она просит: к чему нам лишний расход!
Неделю спустя мисс Бринкер, сильно взволнованная и оттого чопорная вдвойне, проводила Клер на вокзал в коляске Ларноди. Клер с нежностью смотрела на подъездную аллею, на пруд и сосновый лесок, на деревню в долине, на церковь с остроконечной колоколенкой, едва видной из-за деревьев. Долгая скука окутывала, в ее глазах, этот край флером необъяснимого, притягательного очарования, напоминавшего смешанный запах кретона, пыли, лаванды и источенного жучком дерева, который витает в некоторых старых домах: в конце концов, без него уже не можешь обходиться.
– Good bye, my dear, – сказала мисс Бринкер. – Be good and drop me a line from time to time, instead of scribbling bad poetry.[41]
Клер повезло: часть дороги она была одна в купе. Она везла с собой «Воспоминания двух новобрачных», которые не успела закончить дома, и теперь с головой погрузилась в чтение:
«Быть обожаемой – вот мечта юной девушки, уместная для нескольких весен, но никак не пригодная для замужней женщины и матери… Позволь напомнить тебе, что ты погибнешь из-за счастья, как другие гибнут из-за несчастья… Пример твоей жизни, основанной на жестоком эгоизме, пускай и скрытом поэтическими сердечными порывами, укрепил меня в моей решимости…»
«Жестокий эгоизм, – повторила Клер, на минуту закрыв книгу. – Что, если это и моя тайная ошибка? И только великая любовь может оторвать меня от этой бесплодной заботы о себе самой…»
В Шатору в ее купе вошли два офицера, которые долго пытались привлечь к себе ее внимание. Они были вполне милы, остроумны, и Клер в конце концов не удержалась и заговорила с ними. Они считали, что дела на войне идут скверно.
– Вот увидите, мадемуазель, это плохо кончится. Наших людей считают пушечным мясом. Но в один прекрасный день им это надоест, и тогда жди беды… И все-таки если бы вы знали, как отважно сражаются французы, когда ими разумно командуют!
В ответ Клер сказала им, что она дочь генерала Форжо, погибшего за Францию, и это заставило обоих молодых лейтенантов, фигурально выражаясь, встать по стойке смирно. На вокзале Орсэ ее встретила Сибилла, свежая, элегантная, с цветком на лацкане модного костюма и, как всегда, четкая распорядительница.
– Где у тебя багажная квитанция? Дай ее мне. Эжен займется твоими вещами. Эжен – это шофер нашего патрона, который одолжил мне «седан», чтобы довезти и тебя, и твой багаж… Эжен, заберите чемоданы мадемуазель Форжо. Мы подождем вас в машине.
Золотисто-голубая дымка, какая бывает только в долине Сены, окутывала деревья на улицах. Листва и зелень газонов Тюильри были по-весеннему нежны. Лувр величественно царил над всем своим окружением. Высоко в небе гудел аэроплан.
– Ах, до чего же я рада тебя видеть, лапочка моя! – воскликнула Сибилла. – Во-первых, потому, что я тебя очень люблю, это само собой, но еще и потому, что… Ой, гляди-ка, вот и наша машина – вон та, белая, сорок лошадиных сил. У патрона все машины белые.
Подошел Эжен с чемоданами. В машине Сибилла объяснила ситуацию:
– Ты знаешь, что Роже был правой рукой патрона? Ларрак потрясающий человек, даже гениальный – в области механики, изобретений, но все признают, что администратор он никакой. Подробности его не интересуют. Он засыпает над деловыми бумагами. Роже всегда говорил: «Я – Бертье этого Наполеона».[42]Короче говоря, патрон нас усыновил – обоих. Ты его увидишь, нашего Ларрака. Ему нужно, чтобы его штаб всегда находился рядом. Мы не расставались никогда, где бы ни были – на мысе Фреэль, в Версале, в Париже. И это было замечательно… пока Роже не уехал. А когда он уезжал, патрон сказал ему: «Будьте спокойны, мой мальчик, я поберегу Сибиллу». И он сдержал слово. О да, что есть, то есть: он всегда держит слово. И вот уже месяц он приглашает меня то в театр, то за город на воскресенье, а в будни, по вечерам, когда мы в Париже, сам себя приглашает ко мне… Ты, конечно, понимаешь, как я довольна. Я просто обязана была сблизиться с патроном, чтобы Роже, вернувшись с войны, занял прежнюю должность, – ты не представляешь, сколько «верных друзей» спят и видят, как бы его спихнуть. Однако в этом деле есть и темная сторона. Будь патрон стариком, все выглядело бы вполне невинно, но он еще сравнительно молод (ему сорок пять лет, а выглядит он намного моложе). Ты знаешь, какие злые языки у людей. А моему Роже, который так преуспел, конечно, завидуют его так называемые приятели. И уж наверняка кто-нибудь из них распустит сплетни. С другой стороны, мне не хотелось бы «отваживать» патрона, ведь от него зависит наше будущее, он даже обещал взять Роже компаньоном в дело, да и вообще ни разу не сказал мне ни одного фривольного слова. Вот видишь, какая сложная ситуация. И, как говорит Роже, маневрировать нужно осторожно.
