Глава восьмая
— Крепитесь, старушка…
Трабшо нагибался к Эвадне, которая сидела за одним из пластиковых столиков пустого буфета; ее лоб блестел, ее пенсне тоже блестело, ее лицо все еще хранило меловую бледность, какую обрело, когда она стала свидетельницей смерти Коры.
Успел миновать час. Полиция была тут же извещена и, несомненно, уже прибыла, а по указанию того же Трабшо никому из присутствовавших в павильоне в момент совершения убийства (возможно, под влиянием фильма, снимавшегося ими, все заранее решили, что случившееся не может быть ничем, кроме убийства) не было позволено уйти. Однако, видя состояние Эвадны, он, кроме того, высказал мнение, что самому ему будет лучше увести ее в какое-нибудь не столь людное место, более уединенное, такое, короче говоря, где она сможет прийти в себя вдали от любопытствующих посторонних глаз.
Никто не возражал. Воспоминания о применении власти воздействуют не менее самой власти, и, даже возникни у кого-либо желание возразить, никто не соблазнился бы возразить бывшему инспектору Скотленд-Ярда.
— Как вы себя чувствуете, Эви? — спросил он теперь поразительно нежным голосом. — Скрепили сердце, э?..
Она выдавила слабую улыбку.
— Юстес, вы удивительны.
— Удивителен? — повторил он. — Я?
— Да, вы. Мне прежде и в голову не приходило, что от грозных, больших, внушительных полицейских можно ожидать такой умелой и заботливой поддержки. Во всяком случае, ни за кем из них в моих «Ищи убийцу!» этого не замечалось, и теперь я понимаю, что клеветала на вас на всех. Не знаю, что бы я без вас делала. Сваляла бы, наверное, последнюю дурочку.
— Ш — ш-ш! Ш-ш-ш! Просто поразительно, как вы взяли себя в руки, особенно, если подумать, как близки были вы и… и мисс Резерфорд.
Хотя под конец он и актриса перешли на имена, такая посмертная фамильярность с ней казалась ему неприличной.
— Вы знаете, Юстес, — ответила романистка, — последние двадцать лет я тратила на то, чтобы блаженно убивать моих персонажей, сочиняя для них самые живописные способы смерти, и, полагаю, в самой глубине моего сознания я всегда гадала, как я среагирую, если подобная судьба постигнет кого-нибудь из моих знакомых. Роджер ффолкс уже был пробным камнем, но Кора! Как могло подобное постигнуть Кору?
Последние годы мы не общались, но вы знаете, что говорят о последнем вздохе умирающего, и когда умирает женщина вроде Коры, то перед глазами ее друзей мгновенно проносится вся ее жизнь. Столько чудесных часов, чтобы вспоминать… Она была той еще старой козой, и, Господи, какой молодой козой она была! О, у нее были свои недостатки. Стоило ее довести, и она становилась сущей дьяволицей, но на самом деле она никогда никому не желала зла. Просто не могла устоять перед соблазном дать сдачи покрепче. В половине случаев она искренне терялась, вдруг обнаружив, что обидела тебя.
— Понимаю, — пробормотал Трабшо, взвешивая. — Конечно, я ее едва знал, но, мне кажется, я узнаю ее в том, что вы сейчас говорили. Все эти ее поддразнивания — ну, будто она играла в пьесе, если вы понимаете, о чем я, будто любые ее слова подействуют на вас не больше, чем на актера, с которым она играла бы.
— Абсолютно так. В конце-то концов, вы же не станете набрасываться на актера, которого только что видели в роли Яго или Ричарда Третьего, если после спектакля встретите его на улице, ведь верно? Кора просто играла роль, роль, которую была рождена играть: острой на язычок, выпускающей коготки звезды сцены и экрана. А теперь она мертва. Бедная, милая, удивительная, возмутительная Кора. Небеса наконец стали Небесами, теперь, когда она там… Странно, — добавила она вполголоса, — не знаю почему, но я всегда была уверена, что из нас двоих первой умру я. Ощущение такое, будто она протолкалась без очереди… Кора мертва… — снова сказала она, все еще не в силах поверить.
И как раз повторила «Кора мертва», когда дверь в буфет отворилась и вошла Летиция Морли. А за ней — красивый, мальчишеского вида молодой человек в поношенном светло-коричневом дождевике и с чопорным черным котелком в руках.
— Вот, пожалуйста, мисс Маунт, — сказала Летиция, протягивая видавшую виды серебряную карманную фляжку. — Гарета Найта. Боюсь, шотландское виски, а не коньяк, но оно вполне сойдет. Глотните.
— О! Благодарю вас, дорогая, вы очень-очень милая девочка.
Эвадна отвинтила крышку, поднесла фляжку к губам и сделала длинный булькающий глоток. Почти немедленно на обеих ее щеках проступила краска.
— А-ах! — вздохнула она. — В самый раз.
Почувствовав, что момент благоприятен, оплащенный молодой человек шагнул вперед и почтительно обратился к старшему инспектору:
— Мистер Трабшо, сэр?
— И что? — Трабшо бросил на него проницательный взгляд. — Извините, мне, как будто, следует вас узнать…
— Ну, я вас, безусловно, узнал бы где угодно, — сказал молодой человек с неуверенной улыбкой, его беспокойный кадык подскакивал вверх-вниз, — даже хотя мы не виделись чуть не пятнадцать лет. Я Том Колверт.
Трабшо прищурился на него.
— Да, конечно же! Регулировщик Том Колверт. Вернее — приношу извинения — инспектор Томас Колверт, уголовная полиция Ричмонда, как я читал. Поздравляю, малыш!
Молодой полицейский кивнул, застенчиво покручивая свой котелок.
— Спасибо. Своим успехом я обязан вам больше, чем кому-либо. И, позвольте сказать, сэр, просто потрясающе, как за все эти годы вы ни чуточки не изменились.
— Почему-то я думал, что вы обязательно это скажете, — ответил Трабшо с сардонической улыбкой.
— Но почему?
— Да без всякой причины. Без малейшей. Так вам поручили и это дело тоже, а?
— Тоже?
— Ну, я читал, как вы расследовали пожар на вилле Аластера Фарджиона в Кукхеме, а вот теперь вы тут.
— Так вы про это дело слышали?
— Не просто слышал, но и следил за ним со всем вниманием, даже въедливее, чем вы могли бы вообразить.
— Ну, сэр, представлялось только логичным отдать и это дело мне. Не то, что по-нашему между ними есть какая-то связь, за тем исключением, что Фарджион, как, думается, вам известно, предполагался в продюсеры фильма, который они сейчас тут снимают.
— В режиссеры, — сухо сказал Трабшо.
