Она мгновенно узнает его почерк, почерк, который распознала бы даже в заглавных больших буквах благодаря всем тем грубым отказам, которые наполучала от него, пока он в конце концов не согласился дать ей эту рольку. И столь же мгновенно уловив скрытое и важнейшее значение этого текста, понимает, что держит в руках непробиваемый козырь, чтобы поторговаться.
— То есть, — сказал Трабшо, — она шантажировала Хенуэя?
— Ну, — уклончиво ответила Эвадна Маунт, — «шантаж» такое некрасивое слово.
— И вполовину не такое некрасивое, как само преступление.
Не дав себя сбить, она продолжала:
— Ну, просто скажем, она объяснила Хенуэю, что не видит весомой причины, почему бы ей не представить такую губительную улику полиции. Скажем еще, что Хенуэй, соображая на ходу, указал ей на ту вескую причину, которую она и выцыганивала. И наконец, скажем, что, если он действительно предложил подкормить или «взбодрить» ее роль в фильме, боюсь, Кора в ее отчаянном стремлении вернуться на экран, просто не могла устоять и заключила сделку с Дьяволом.
То, как она поступила, было дурно, крайне дурно, и, Бог знает, она поплатилась за это. Но она была моей самой старой подругой, а я всегда стою за моих друзей и не собираюсь отвернуться от нее теперь, пусть она и покойница.
— Браво, Эви, — сказал Том Колверт.
— Благодарю вас, Том, ответила она.
Затем голосом несколько осипшим (столь долгим и многословным был монолог, даже для нее) она сказала:
— Да, бедная подружка Кора, ей и в голову не приходило, что она противопоставила себя субъекту, не меньшему исчадию зла, чем любой персонаж в его фильмах. И она никогда не принадлежала к тем, кто умеет держать рот на замке. Фарджион и Хенуэй знали, что не могут на нее положиться. Так же, как шантажист всегда является потребовать еще, что могло воспрепятствовать ей — я просто слышу, как они задают себе этот вопрос — потребовать главную роль во втором фильме Хенуэя? И в его третьем? И в его четвертом? Нет, нет, нет, ей необходимо было заткнуть рот сейчас же.
Метод убийства почти наверное родился в собственном воспаленном мозгу Фарджиона. Уже подсунув своему протеже несколько последнеминутных изменений в сценарии, он, вероятно, рассчитывал, что введение этой его новой идеи, чтобы Кора выпила полфужера шампанского, не вызовет на съемочной площадке никаких подозрений. Хенуэй будет увенчан лаврами, с Корой же между делом будет покончено.
Кто же выполнил грязную работу непосредственно, слямзив яд из лаборатории и отравив лимонад? Ну, меня нисколько не удивит узнать, что сделала это Хэтти, наша Мадонна с вязальными спицами, на которую никто никогда особого внимания не обращал.
— Эви, — сказал Трабшо после секундной тишины, — вы, без сомнения, правы во всех этих ваших предположениях, но вчера вы чуть не позволили себя убить, что было бы сокрушающим ударом для нас всех. И в первую очередь для меня, — не удержался и добавил он.
— Юстес, а я уже начала сомневаться, что вас это тронуло по-настоящему.
— Не надо, не надо! — парировал он ворчливо. — Вы прекрасно знаете, что я имею в виду… и чего не имею. Однако, черт дери, почему вы не поделились вашими подозрениями со всеми нами, вместо того чтобы в одиночку подвергать себя риску?
— Неужели, мой дорогой, вы не видите, что я этого никак не могла, просто не могла. Все, что я знала, или думала, будто знаю, оставалось лишь гипотезами, карточным домиком, который в суде не устоял бы и секунды. Все опиралось на один-единственный факт (то есть фактом его считала я, но только я одна) — на тот факт, как я говорю, что Фарджион был все еще жив. Однако факт, доказать который я абсолютно не могла.
Попробуйте вообразить, как я в Олд-Бейли прошу судью просмотреть эпизод убийства из «Если меня найдут мертвой», а затем взываю к нему: «Милорд, я утверждаю, что движение камеры, которое мы все только что наблюдали, является неопровержимым доказательством не только того, что Аластер Фарджион не погиб в пожаре, который уничтожил его виллу, но также, что он ответственен за смерти Пэтси Шлютс и Коры Резерфорд»? Пф! Меня вышвырнули бы из зала суда задней частью вперед!
Нет, мне необходимо было представить единственную улику, доказывающую мою правоту, — Аластера Фарджиона самолично. Я должна была выманить его на свет, и единственным способом было сделать из себя приманку. Вот почему я настаивала, чтобы вчера днем все собрались в павильоне, включая даже того подозреваемого, то есть Рекса Хенуэя, который, как я уже догадалась, был сообщником. И вот почему я обещала, что открою личность убийцы. Мне требовалась уверенность, что там будут все, и если кто-то вознамерится помешать мне назвать имя, то им будет сам Фарджион. И я была убеждена, что он попробует остановить меня по той простой причине, что у него в конце-то концов имелось идеальное алиби. Он был мертв!
— Я навсегда останусь у вас в долгу, Эви, — сказал Колверт, добавив: — И конечно, у вас, мистер Трабшо.
— Ну, я… — сказал Трабшо, — не чувствуйте себя обязанным благодарить меня. Как всегда, я был просто инспектором Копушингом, злополучной мишенью всех шуточек сыщика-любителя.
— Чушь! Вы вместе образовали замечательную пару. И, кстати, о парах, насколько я понял от присутствующей здесь Эви, не пройдет много времени, как я принесу вам поздравления совсем другого порядка, э, Юстес?
— Цыц! — пробурчал Трабшо. — Вы что-то много стали себе позволять!
— В любом случае, мой дорогой, — вмешалась Эвадна, — вы можете испытать или не испытать облегчение, но у вас будет небольшая передышка, прежде чем мы завяжем узы.
— О! И почему же? — спросил Трабшо.
— Сперва я должна написать мой новый «Ищи убийцу!».
— Вы собираетесь написать новый «Ищи убийцу!»? — спросила Летиция.
— Всеконечно. Роман будет посвящен памяти Коры, а не… — она многозначительно посмотрела на своего будущего супруга, — повторяю, а не Агате Кристи.
— Но это же восхитительная новость, Эви! Смею ли спросить, о чем он?
— А как вы думаете? — парировала романистка, словно ответ был очевиден. — История, в которой мы все были действующими лицами. Мы, авторы, скопидомы, знаете ли. Никогда ничего не тратим зря, никогда ничего не выбрасываем.
— Черти полосатые в клеточку! — вскричал Трабшо, не веря ушам. — То есть ты собираешься писать о Коре, Фарджионе и Хэтти и остальных и упихнуть их всех в книгу?
— Так, и не иначе. Естественно, я не использую их реальные имена. В конце-то концов, я писательница, художница. Мне придется напридумать кучу новых. Но не беспокойся, Юстес, не рви на себе кушак. Ты тоже будешь в ней. Собственно говоря, вы все в ней будете.
— Sacré bleu![61]— воскликнул Филипп Франсэ, заводя глаза к небесам. — Это же — как это по-вашему говорится? — конец!
