— И ты считаешь их умными и талантливыми, поскольку добивалась их одобрения, — заметил герцог.
Он понимал, что его слова могут задеть Анну. Она отвернулась и стала смотреть в сторону, и герцог поспешил добавить:
— Поверь мне. Анна, я очень рад и горд тем, что ты так высоко ценишь меня.
— Я поступаю слишком дерзко, сравнивая тебя с другими людьми?
Герцог в очередной раз понял, что Анна слишком проницательна, чтобы не догадаться о мыслях, мелькающих у него в голове, а думал он действительно о том, как вызывающе со стороны юной девушки, лишь вчера покинувшей стены монастыря, критиковать его — пусть даже в такой мягкой манере.
Но, подумав, он решил, что, приняв точку зрения Анны, следует засчитать ее сравнение с монастырскими наставниками действительно как комплимент.
Хотя она большую часть своей жизни провела в стенах монастыря, ее воспитывали люди высокообразованные, умевшие с толком, в отличие от многих его друзей, использовать свои мозги.
Герцог не понимал, каким образом Анне удается читать его мысли, но она точно умела это делать, что и подтвердила своим следующим заявлением:
— Вижу, ты простил меня, и я этому рада. Очень рада. Пожалуйста, прими мои извинения за то, что я испортила завтрак. Обещаю не повторять подобного впредь.
Прося прощения, она выглядела такой прелестной, что нужно было иметь каменное сердце, чтобы не простить ее.
— Забудем о случившемся. Анна, — сказал герцог. — Все это ерунда. Не имеет никакого значения.
— Но твоя подруга графиня…
— Я пошлю ей цветы и записку с извинениями, — ответил герцог. — И больше мы с ней никогда не увидимся.
Анна быстро взглянула на герцога.
— Но может быть, тебе хочется повидать ее. Если так, я могу остаться дома, а ты съездишь к ней один.
— Не имею ни малейшего желания, — ответил герцог и с удивлением подумал, что это так и есть.
После завтрака они прокатились по Булонскому лесу. Потом, поскольку стало очень жарко, герцог отвез Анну домой, и они разместились на террасе, любуясь садом и наслаждаясь залетавшим с Сены легким ветерком.
— Здесь прохладнее, — заметила Анна, когда слуги принесли им по стакану апельсинового сока.
— По мне, здесь, в Париже, слишком жарко, — сказал герцог. — Завтра поедем с тобой на юг, там, правда, солнце еще жарче, но с моря дует свежий бриз. Побудем там до тех пор, пока не придет моя яхта.
— Твоя яхта? — переспросила Анна.
— Я приказал перегнать ее в Ниццу. Собираюсь вместе с тобой прокатиться по Средиземному морю. Будем останавливаться во всех местах, которые покажутся тебе интересными.
Он внимательно посмотрел на жену и продолжил:
— Побываем в Италии, на Сицилии, в Греции и, если захотим, доберемся до Константинополя, а оттуда пройдем в Черное море.
Ему показалось, что Анна затаила дыхание. Или он просто стал мнительным?
— Я буду очень рада, — сказала она. — Плавать по морю я люблю больше всего на свете, и не волнуйся, меня не укачивает.
Герцог отметил, что это путешествие поможет ему еще на шаг приблизиться к разгадке тайны происхождения Анны, но вслух он ничего об этом не сказал.
— Платья от Уорта мы будем получать уже в пути, но два-три из них, я думаю, будут готовы уже к завтрашнему дню. Кроме того, сегодня привезут еще несколько платьев, которые я заказал у других модельеров, не у месье Уорта.
— Боюсь, все это стоит очень больших денег.
— Ты забываешь, что тебе по силам самой заплатить за наряды. Впрочем, эти расходы я хочу взять на себя.
— Да, я постоянно про это забываю! Просто в монастыре у меня никогда не было своих денег. Знаешь, мне очень хочется сделать одну вещь.
— Что именно?
— Ты говорил, я могу купить тебе подарок. Я хочу, чтобы он был очень дорогой и по-настоящему тебе понравился — ведь своими подарками ты буквально засыпал меня с головы до ног.
— Мне хотелось бы сделать для тебя гораздо больше, — ответил герцог. — Между прочим, мне всегда доставляло огромное удовольствие одевать женщин, как говорится, с иголочки.
Он должен был понять, что последнее замечание не ускользнет от внимания Анны.
— Надо понимать, что вам уже доводилось одевать женщин по моде, монсеньор, — сказала она. — Они были твоими…
Слово «любовницами» уже готово было сорваться с ее губ, но она не произнесла его.
Герцог усмехнулся про себя.
Он вспомнил, сколько дюжин платьев он купил за свою жизнь для женщин, одарявших его своим вниманием.
А сколько мехов, горностаев, соболей, сколько ожерелий, браслетов, серег и брошей было подарено им — не сосчитать.
Его любовницы — будь они аристократками или женщинами «полусвета» — принимали как должное то, что он должен платить за их взаимность, и старались выкачать из него как можно больше денег.
Разумеется, они тоже делали ответные подарки, но это всегда были не более чем безделушки, не имевшие подлинной ценности.
А теперь впервые за все время в его жизни появилась женщина, которая хочет отплатить ему за его щедрость той же полновесной монетой.
— Мне хочется, — продолжила Анна, — подарить тебе что-то такое, чего у тебя еще нет. Сделать это сложно, потому что у тебя одних домов вон сколько, а про остальное я и не говорю. Но я все же придумала подарок. Однако мне потребуется твоя помощь, чтобы выбрать его.
— Что же это за подарок? — спросил герцог.
— Лошадь, — ответила Анна. — Твои лошади здесь, в Париже, очень хороши, и с твоих же слов я знаю, что в английских конюшнях у тебя есть жеребцы еще лучше.
Герцог удивленно посмотрел на Анну, а она тем временем продолжила:
— Я же хочу с твоей помощью выбрать по-настоящему фантастическую лошадь, такую, которая выиграет массу скачек. Если мне хватит денег на такой подарок, я буду рада подарить ее тебе в благодарность за все платья и бриллианты, которые ты подарил мне.
Герцог был тронут до глубины души.
— Спасибо. Анна, — сказал он. — По-моему, ни у кого еще не было такого свадебного подарка, и я буду рад ему больше всего на свете.
— Значит, мы можем выбрать лошадь? А где и когда?
— Как только возвратимся в Англию. В Лондоне проводится аукцион, Таттерселл, на котором я уже покупал для себя лошадей. Хороший аукцион. Или съездим к коннозаводчикам, посмотрим, что они могут нам предложить.
Сияя глазами, Анна сказала:
— Значит, я не зря это придумала. Как я рада!
— Мы выберем лошадь вместе. Но я хочу задать тебе один вопрос.
— Да?
