— Вовсе не обязательно. Правда. Ты мне уже столько всего надарила. Бархатную резинку и…
— Я хочу сделать тебе особенный подарок. Ведь ты отдала мне свою любимую вещь.
Таня перевернула мешок и вывалила его содержимое на ковер. Разгребла кучку — и ее лицо озарилось. Она протянула мне… свой фиолетовый топ с искрой.
— Потому я тебе его и дарю. Моя любимая вещь для моей любимой подруги, — просто ответила Таня.
Мы в последний раз обнялись. Пришло время прощаться.
ВСЕ ЦВЕТА РАДУГИ
Я не могла поверить, что Тани больше нет. Я то и дело решала: расскажу ей о том, об этом и вспоминала, что рассказывать некому. Едва заслышав на улице шаги, я подскакивала к окну хоть и знала наверняка, что это не она.
Я бродила по дому, не находя себе места. Я перестала верить в Миранду Радугу. Я застряла в шкуре Мэнди Уайт, и это было невыносимо.
Мама и папа изо всех сил пытались меня развлечь. Мама без единого упрека купила мне новый набор фломастеров.
— Ты молодец, что подарила Тане свой прежний набор, — сказала она.
— Ты даже не хотела отпустить меня попрощаться, — напомнила я.
— Я была сама не своя. Подумай, мне пришлось ехать за тобой в полицейский участок, — оправдывалась мама.
— Ты всегда не любила Таню. Ты не хотела, чтобы мы дружили, — вспылила я.
— Не вини маму так сильно, — сказал папа. — Мы запретили тебе видеться с Таней только после того, как узнали, что она воровка. Зря ты считаешь, что она нам не нравилась. Таня была замечательной девочкой, веселой, доброй…
— Она и сейчас замечательная и добрая. Почему ты говоришь о ней так, будто она умерла? — не выдержала я. — Пускай ее нет рядом, все равно она моя самая лучшая подруга. А мама всегда была против нашей дружбы, признайся, мама.
— Тише, тише, Мэнди, — сказала мама. — Признаю, мне не хотелось, чтобы вы дружили. И правильно не хотелось. Только не надо так на меня смотреть. Я ничего не имею лично против Тани. Просто она была чересчур взрослой для тебя, и к тому же из неблагополучной семьи.
— Мелани со мной одного возраста, она из благополучной семьи, хорошая девочка, правда? Жаль, она бросила меня ради Ким и Сары и чуть не затравила до смерти! Они издевались надо мной! А плохая Таня меня защищала!
Я не просто произнесла, я выкрикнула эти слова. Я думала, родители рассвирепеют. Но они беспомощно переглянулись.
— Мне нечего возразить, Мэнди, — вздохнул папа.
— Ты несколько упрощаешь, — сказала мама. — Но сейчас мне стыдно, что я не попыталась понять и принять Таню.
— Теперь легко говорить, ведь ее больше нет, — огрызнулась я.
Я убежала наверх, хлопнув дверью. Сначала я просто лежала на кровати, сжимая в руке Оливию и представляя, что ее оранжевый мех — это Танины волосы. Затем я села и нарядила ее в Танин топ, фиолетовый с блестками. Он оказался куда длиннее обезьяньего тельца и струился шлейфом, как шикарное вечернее платье.
Я примерила топ на себя. Сняла очки и близоруко прищурилась в зеркало. Блестки переливались и завораживали. Я могла бы заставить себя поверить, что выгляжу роскошно и стильно, настоящая Миранда Радуга. Вместо этого я надела очки и увидела в зеркале Мэнди Уайт, смешного, неуклюжего ребенка. Топ свободно болтался на моей плоской груди и обтягивал по-детски округлый живот.
— Мэнди! — Мама постучала в дверь.
Я быстро сорвала топ, не в силах вынести и мысли о том, что мама будет надо мной смеяться. Голова запуталась в складках, я дернула ткань, и очки соскочили с носа. Они с сухим щелчком ударились о комод и вновь разлетелись надвое.
— Ох!
— Что такое, Мэнди? — Мама вошла в комнату.
— Очки! Я их снова разбила.
— Ничего, попросим папу снова их склеить. А вообще-то пора купить тебе новые, — сказала мама.
— Настоящие, модные? Как у взрослых? — с надеждой спросила я.
— Договорились. Только не слишком дорогие.
— А можно мне заодно настоящую взрослую прическу? Взрослые очки глупо смотрятся с детскими косичками, — сказала я.
— Ну… посмотрим, — сказала мама. — Если для тебя это так важно, я, пожалуй, соглашусь. В конце концов, это твои волосы. — Мама помолчала. — Но одно я тебе решительно не позволю, Мэнди. Я не хочу, чтобы ты носила этот топ с блестками. Дома — куда ни шло. Но не на людях.
— Да он мне и не по фигуре, — сказала я. — Вот Тане он чудесно шел.
— Пожалуй, — сказала мама.
— Я по ней страшно скучаю, — призналась я. — Она обещала писать, но вряд ли напишет — она это не любит.
— Я вижу, что ты скучаешь, милая. Я все понимаю. Но поверь, вскоре у тебя появятся новые друзья. Знаешь что? Давай позвоним тому мальчику, который беспокоился о тебе после аварии. Артуру.
— Нет! Что ты. Я буду чувствовать себя глупо.
— Если хочешь, я поговорю с его мамой.
— Не надо! Не хочу. Я не стану ни с кем общаться, — сказала я.
Папа взял на работе отпуск и водил меня то в парк, то в кино. Он даже свозил меня в Лондон. Мы целый день ходили по музеям. Я притворялась, что мне весело, хотя мне было ничуть не веселее, чем дома, в одиночестве.
Мама пролистала газеты в поисках летних занятий и записала меня в литературный кружок при библиотеке.
В субботу она повела меня за новыми очками. Я перемерила сотни пар: круглые и маленькие, как совиные глаза, квадратные в пол-лица, блестящие и узкие, лисьи. Была бы со мной Таня, она бы подсказала, что мне идет. Мама выбрала розовые, девчачьи, с крошечными кроликами на ободках. Но я знала, что никогда больше не надену ничего с кроликами. Особенно розовое.
— Но розовый тебе так идет, Мэнди, — огорчилась мама.
— Только не розовый, мам. Любой другой. Красный. Оранжевый. Фиолетовый.
Я перебирала очки всех цветов радуги. И вдруг заметила ИХ. Не слишком маленькие. Не слишком большие. Полосатые. Красные, оранжевые, желтые, зеленые, голубые, синие, фиолетовые. Всех цветов радуги одновременно.
— Мам, я выбрала! Можно мне эти, радужные?
Очки оказались дорогими, но в меру, и мама позволила. Мы сели за столик и съели по мороженому, пока в них вставляли стекла. Я выбрала клубничное, обсыпанное разноцветной крошкой. Мама тоже не удержалась и взяла себе порцию, хотя сидела на очередной диете.
— Как жаль, что с нами нет Тани, — внезапно сказала мама.
Мы доели мороженое в молчании.
