Стрелка шевельнулась, однако меньше, чем у Хихикина.
– Эх ты, дурачок! А теперь смотри, как у меня! – хвастливо заявил Хихикин и два или три раза хлопнул себя кувалдой по лбу. – Видите, как стрелка прыгает? Это значит, я гений. Во всех отношениях незаурядная личность.
Взгляды девушки и художника выразили сомнение. Гордо попрощавшись и сунув Кисточчи для пожатия два пальца, Хихикин направился к двери.
– Ассистент, за мной! – крикнул он. Дон-Жуан вначале не понял, кого он имеет в виду, но потом сообразил, что его. «Ну и дела! Понизили больше некуда!» – уныло подумал он и, пожав плечами, поплелся за Хихикиным.
У дверей квартиры Кисточчи их ждал Паша Колбасин. Неизвестно, когда он успел переодеться, и теперь на нем была белая майка с надписью: «Я вас люблю!»
– К Маринке еще не ходили? – озабоченно спросил Паша.
– Нет еще, – сказал Дон-Жуан.
– Уф, а я боялся, что опоздал. К Маринке я вместо тебя пойду.
Паша помчался за Хихикиным.
Перед Маринкиными дверями оба – и остряк, и его юный спутник – замешкались, приводя себя в порядок. Хихикин разгладил ладонью свои вечно спутанные вихры, а Паша попытался изо всех сил выпрямиться, чтобы не казаться слишком маленьким рядом с этим великаном.
Хихикин глубоко вздохнул, растянул рот в напряженной улыбке и позвонил, а Паша вдруг подумал, что на самом деле остряк-самоучка не так уж и уверен в себе. Более того, внимания женского пола ему явно недостает.
– Кто там? – донеслось из-за двери.
– Это я… кгхм… Кузьма… кгхм… – откашлялся Хихикин.
– Привет, Кузьма!.. Ого, просто боб и соломинка! – засмеялась Маринка, открывая дверь. Действительно, толстый невысокий Паша был похож на боб, а длинный тощий Хихикин на соломинку.
Впустив их, Маринка вернулась к зеркалу. Она собиралась куда-то и теперь накладывала макияж. Ее длинные завитые волосы падали на плечи светло-русым водопадом. Да и не только волосы, вся Маринка была так хороша, что у Паши перехватило дыхание. У Хихикина, видимо, тоже.
На трюмо рядом с зеркалом стоял огромный букет роз – штук, наверное, двадцать пять или двадцать семь. Паша вспомнил свои куцые гвоздики, и ему стало грустно. «Наверное, это тот идиот на «Паджеро», – подумал он.
– Ты… того… сегодня вечером что-нибудь делаешь? – наконец отважился произнести Хихикин.
Маринка улыбнулась.
– Делаю. У меня свидание, – сказала она.
– Да, э-э… Ну я просто так спросил, – огорчился Хихикин. – Хочешь анекдот?
– Хочу, если он не про червяков на дороге.
– Откуда ты знаешь, что я именно его хочу рассказать? – поразился Хихикин.
– Оставь всякую надежду, Хихикин. Тебе при всем желании меня не удивить, – Маринка взяла духи и коснулась стеклянной палочкой мочек ушей и волос.
– А вот и нет, удивлю! – с отчаянием в голосе сказал Хихикин. – Видишь эту штуку? Думаешь, это кувалда? На самом деле это дуромер.
– Думаешь, я в этом сомневалась? В двадцать шесть лет бегать с надувной кувалдой – это уже о многом говорит, – снисходительно сказала Улыбышева.
Маринка разговаривала с ним, а сама смотрела на свое отражение в зеркале, явно убежденная, что ничего более красивого в мире не существует. Изредка она придавала своему лицу какое-нибудь новое выражение и вглядывалась в зеркало еще пристальнее, словно прикидывая, идет ли оно ей, это выражение, или не идет.
– Все! Мое терпение истощилось! Прощайся с жизнью! – с театральной интонацией произнес Хихикин и огрел Маринку надувной кувалдой по макушке.
Стрелка прибора дрогнула и слегка сместилась, но не в правую, а в левую сторону. «Что бы это значило? – задумался Паша. – Может, она порабощена привидением? Хотя нет, не похоже. Тогда бы стрелка сместилась не влево, а вправо и ее зашкалило бы в красный сектор».
Маринка недовольно оглянулась на Хихикина и поправила прическу.
– Брысь отсюда! – сказала она. – Справки в детский сад выдают в другом месте!
Хихикин и Паша Колбасин понуро двинулись к двери, но Маринка, изогнувшись, поймала Пашу за локоть.
– Погоди-ка! Это ты мне письма пишешь? Я тут тебе недавно ответ написала. На, держи! – Она открыла один из ящиков и протянула Паше большой конверт.
Колбасин жадно схватил конверт и прижал его к груди. Сердце забилось взволнованно и радостно. Конверт был тяжеленный. Похоже было, что Маринка написала ему в ответ целый роман. Паша уже предвкушал, как будет все это читать, но его ждало огромное разочарование. В толстом конверте он нашел свои собственные письма с исправленными красной ручкой грамматическими ошибками.
Маринкин же ответ состоял всего из одного предложения и был написан с обратной стороны конверта: «Безграмотно! 3/2».
В тот момент, когда Паша это прочитал, он почувствовал себя, как лебедь, которому притаившийся браконьер выстрелил в сердце зарядом картечи.
Глава VIII ПСЫ АТТИЛЫ
– С меня хватит. Баста! Держи свой дуромер!
Непризнанный гений и непризнанный король юмора Хихикин сунул кувалду Паше, бросил ему блок и, сунув руки в карманы, стал спускаться по лестнице. Встреча с Маринкой привела его в дурное расположение духа. Похоже, сегодня Маринка Улыбышева, сама того не подозревая, нанесла глубокие сердечные раны двум рядовым членам из целой армии своих поклонников.
Волоча за собой кувалду, Паша подошел к дожидавшимся его ребятам.
– Ну как? – спросил Федор.
Он догадался набросить на свой скафандр старый отцовский плащ с капюшоном и теперь выглядел хотя и нелепо, но внимания не привлекал.
– Да вроде пусто, – сказал Паша. – Но стрелка почему-то отклонилась влево. Это ничего?
– Ничего, – кивнул Егор. – Но это значит, что у Маринки мозговая активность ниже нормы. Только и всего.
– Другими словами, твоя Маринка – дура! – сказал Федор.
Паша тяжело вздохнул. «Все равно я ее люблю», – подумал он.
– Кто еще остался? – спросила Катя. Она грустно смотрела в окно и думала о своем гусаре.
– Гавкины и старик из тринадцатой, – сказал Дон-Жуан.
– Самые крепкие орешки. К Гавкиным не сунешься, а старик к себе и на порог не пускает, – заметил Паша.
– К старику пойду я. Спрошу, не надо ли в магазин сходить или еще чего. Одним словом, придумаю что-нибудь, – уверенно заявила Катя.
– А к Гавкиным, выходит, мне идти? – жалобно выдохнул Дон-Жуан.
– Кто виноват, что они тебе выпали по жребию? – без тени сочувствия в голосе высказался Федор.
– Хорошо, я пойду. – Дон-Жуан забрал у него кувалду.
– В самом деле пойдешь? – удивился Федор.
