– Я готов, – сдержанно произнес он.
Крег попрощался с друзьями, и его отвели на гауптвахту.
На следующее утро он предстал перед судьями – его судили шесть офицеров под председательством старого знакомого, прокурора Ричарда Аткинса.
Защитником был назначен освобожденный каторжник адвокат Ансел Картер, что грозило делу неминуемым провалом, потому что с освобожденными, которые занимались адвокатской практикой, никто не считался.
Картер, однако, надеялся, что обвинение будет отозвано из-за отсутствия свидетелей. Аделаиде Диринг, как и ранее, отказали в праве выступать свидетельницей от защиты. Что до Джона Блэндингса, то состояние здоровья не позволяло ему свидетельствовать, что на него и в самом деле было совершено «покушение на убийство».
– Как может быть проведено беспристрастное разбирательство при отсутствии свидетелей? – спросил защитник.
Прокурор Аткинс взял со стола какую-то официального вида бумагу.
– Это показания Джона Блэндингса, записанные у ложа больного капитаном Мак-Шейном.
– Вряд ли это можно рассматривать как свидетельство, ваша честь.
Аткинс окинул адвоката уничтожающим взглядом.
– Как прокурор я имею полное право принять или отвергнуть то или иное свидетельство. И я пользуюсь случаем, чтобы объявить: показания, записанные капитаном Мак-Шейном, будут приняты судом как вполне достоверное свидетельство. – Он вручил свидетельство клерку, который громким голосом зачитал его вслух.
Крег был потрясен, услышав, в каком искаженном виде Блэндингс изложил происшедшие накануне события.
Джон показал под присягой, что проезжал мимо реки, когда услышал, что Аделаида Диринг громко взывает о помощи. Он утверждал, что Крег Мак-Дугал грубо домогался девушки. Он, Крег, якобы схватил тяжелую дубину и пригрозил: «Ну погоди, сейчас я расшибу тебе голову, чертов недоносок».
Дальше шли еще две страницы – все в том же духе, и по окончании чтения Крегу и его адвокату стало ясно: суд пришел к единодушному заключению о его, Мак-Дугала, полной виновности и никто не примет всерьез какие-либо оправдания.
Членам суда понадобилось всего несколько минут, чтобы вынести вердикт о виновности Крега.
Прокурор тут же зачитал приговор:
– Подсудимый приговаривается к двумстам пятидесяти плетям, к пяти порциям по пятьдесят ударов. Наказание начинается с завтрашнего дня. По окончании назначенной порки подсудимый приговаривается к каторжным работам на острове Норфолк в течение трех лет.
– Еще один смутьян? – спросил у солдат тюремщик по имени Каллен, безобразного вида субъект с почерневшими, обломанными зубами и свернутым набок носом. В засаленных волосах тюремщика копошились насекомые. – Сегодня ночью у тебя будет отдельная комната, мерзавец. Выспись хорошенько, завтра утром тебе придется несладко. А пока отдохни, отсюда открывается хороший вид.
Он запер замок на ключ и с хохотом удалился.
Крег подошел к окну и сразу же увидел то, что тюремщик с садистской жестокостью назвал «хорошим видом». Забранное решеткой окно выходило на тюремный двор, в самом центре которого возвышалось нечто, напоминающее огромный треножник, составленный из бревен длиной около семи футов каждое. Пока он гадал, для чего предназначено это странное сооружение, двое тюремщиков вывели во двор заключенного. Ноги несчастного привязали к бревнам у основания, а руки прикрепили высоко над головой, в самом центре треножника. Солнце озаряло обнаженную спину заключенного. Вскоре появились двое солдат и тюремщик Каллен, с ухмылкой поигрывавший кожаной плетью.
Хотя плац для экзекуции и находился футах в пятидесяти от окошка, разыгравшееся воображение Крега рисовало ужасающие картины. Он как зачарованный смотрел на «кошку» в руке Каллена. Казалось, каждый из девяти «хвостов» угрожающе шевелился. В отличие от других надсмотрщиков, мастеров своего дела, Каллен довольствовался лишь тремя узлами на каждом «хвосте», ибо заметил, что при частых ударах плетью с пятью или большим количеством узлов жертва страдает меньше. Сострадание же отнюдь не входило в число добродетелей этого тюремщика. Итак, всего три узла на каждом «хвосте», и удары он наносил с ленивой неторопливостью игрока в крикет.
Крег, вздрогнув, схватился за прутья решетки. Он смотрел, как плеть вновь и вновь разрезает воздух. Каждый раз, когда плеть обрушивалась на обнаженное тело заключенного, раздавался очередной возглас Каллена:
– Один! А сколько еще впереди!..
Раскаты его гнусного смеха заполняли весь двор.
– Господи! – выдохнул Крег, когда на белой спине, как по волшебству, появился кровавый узор, чем-то напоминавший нотную запись.
Крег спрыгнул с подоконника и заткнул уши, чтобы не слышать душераздирающих воплей. Такую мучительную боль, видимо, даже трудно себе представить, ее можно испытать лишь на собственном опыте. И завтра утром – его очередь. Колени у него подогнулись, и он бессильно опустился на грязный соломенный матрас в углу камеры. Из всех пор его тела сочился пот, и у него было такое чувство, будто ноги у него отнимаются. Закрыв глаза и прижав руки к груди, Крег впервые в своей жизни помолился:
– Смилуйся надо мной, о дорогой Господь. Даже если ты считаешь меня недостойным своей милости, молю тебя, даруй мне смелость и силу выдержать все предстоящие мне муки, как подобает мужчине. Благодарю тебя, Господь.
Посреди ночи он, вздрогнув, проснулся. В кромешной тьме камеры светилось лишь небольшое оконце. И что-то заставило Крега встать и подойти к нему. Как и во все ясные ночи, небо было густо усыпано звездами, такими яркими, что казалось, они находились совсем рядом. Вдруг он увидел прямо над головой четыре гигантские звезды Южного Креста. Крегу показалось, будто их пульсирующий свет наполняет его теплом, спокойствием, какой-то целительной силой, пронизывает каждую клеточку его существа. Он был убежден, что это знак, поданный ему Всевышним. Внезапно успокоившись, он пал на колени и, сжав руки, стал молиться:
– Верю тебе, Господь, верю всем сердцем. Не на свой слабый разум я уповаю, а на твою помощь. Признаю тебя, Господь, признаю во всем твоем величии и знаю, ты сумеешь направить мой путь.
Звуки собственного голоса удивили его, еще сильнее поразили слова молитвы. Крег был уверен, что никогда в жизни не слышал подобной молитвы.
Он снова улегся на свою соломенную постель и тут же забылся мертвым сном. А проснувшись, увидел за прутьями дверной решетки безобразную ухмыляющуюся физиономию Каллена.
– Вставай, барашек. Пора испытать, годится ли на что-нибудь твоя шерсть. Я принес тебе завтрак. – И тюремщик подсунул под дверь металлическую миску, в которой дымилась кучка риса, залитого липким, как клей, белым соусом. Запах от этого варева шел отвратительный.
– Забери эту гадость. Меня при одном взгляде на нее так и выворачивает наизнанку, мистер Каллен. К тому же я не голоден.
