Тристан хитро улыбнулся:
– Ладно, есть другие женщины, но мне нет до них никакого дела.
– По крайней мере в эту минуту.
– С тех пор, как я тебя встретил.
– Целых два дня?
– И две ночи тоже. – Тристан поймал вершину ее груди и бережно сжал ее. – Кстати, ночи куда важнее, чем дни.
– Такое напряжение должно быть просто невыносимым. – Симона чуть не задохнулась. Передвинувшись у него на коленях, она с дрожащим голосом спросила: – И как тебе удалось вынести это напряжение?
Тристан чуть сжал пальцы, потом медленно потянул за сосок:
– Меня поддерживала надежда на то, что я вскоре буду с тобой.
Улыбнувшись, Симона закрыла глаза и выгнула спину.
– Неужели женщины всегда должны выслушивать подобную чушь?
– Когда тебе станет ясно, как это приятно, ты просто изумишься.
– Я уже изумилась. – Сильнее откинув назад голову, Симона улыбнулась. Если она считает, что у него хорошо работают руки, что же, она не против…
Тристан подался вперед и медленно провел языком по ложбинке между ее грудей.
– Боже! – простонала Симона, ерзая у него на коленях. – Не пора ли нам остановиться?
– Как сказать. Еще минута – и я разложу тебя на диване.
Симона снова передвинулась и, оказавшись прямо перед ним, крепко накрутила его волосы себе на палец:
– Ты этого не сделаешь!
– Нет, сделаю! – Он слегка потянув ее за сосок, а потом, мягко улыбнувшись, поддразнил: – И тебе это доставит удовольствие, клянусь!
– Тристан, будь благоразумным!
– Только если ты пообещаешь встретиться со мной этой ночью.
– Ах ты, плут!
– Возможно, но я не прекращу, пока ты не пообещаешь. – Он ухмыльнулся и снова сжал приобретшую невероятную чувствительность плоть. – А ведь Эмми может вернуться в любую секунду…
Тихо засмеявшись, Симона поймала его запястье.
– Я обещаю постараться – так тебя устроит?
– Вполне! – Тристан не спеша вытянул руку у нее из-под блузки, после чего обхватил Симону за талию и удерживал ее до тех пор, пока она не обрела равновесия.
Встав с дивана, Тристан заметил, что у Симоны дрожат пальцы и ей трудно застегнуть блузку. Не говоря ни слова, он отодвинул ее руки и взялся за эту работу сам, а когда закончил, то наклонился и оставил нежный поцелуй на губах красавицы.
– Так вот он каков, настоящий плут и повеса, – проговорила Симона, с улыбкой следуя за ним к чайному столику.
– Настоящий джентльмен, – уточнил Тристан, вручая ей чашку. – Большая разница, ты не находишь?
– И в чем же заключается эта разница?
– Ну, как джентльмен, я просто обязан унести тайну твоей страсти с собой в могилу.
Симона кивнула:
– Мило. Если уж мы взялись за заверения, пожалуй, запомни: если ты не унесешь ее в могилу, я тебя самого туда отправлю.
О, это уже нечто новое! Женщина впервые угрожала Тристану физической расправой. Угроза прозвучала довольно холодно, и, по-видимому, намерения Симоны были совершенно серьезны. Как чудесно это отличалось от обычного, злобного и невысказанного вслух: «Я скажу моему папочке, и тогда ты точно пожалеешь!»
– Я все понял, леди. – Тристан поднял свою чашку в приветственном жесте. – Если уж на то пошло, ваше предупреждение навсегда отпечаталось в моем сердце.
Недоверчиво хмыкнув, Симона сделала еще глоток кофе.
– Давай не будем вмешивать сюда наши сердца, ладно? Постараемся, чтобы все оставалось как можно проще и честнее.
Тристан вздохнул. Ну что за невезение! Выбрать себе в возлюбленные самую лучшую женщину во всем мире – и не иметь возможности хоть кому-то рассказать об этом, не говоря уже о том, чтобы возвестить о своем несравненном триумфе с самых высоких крыш Лондона… Проклятие! Он не мог припомнить, чтобы прежде шел ради какой-либо женщины на столько жертв… Или, может, прежде он никогда не встречал женщины, которая была бы этого достойна?
В эту минуту в комнату вошла Эммалина, держа в руке злополучный фартук, и тем спасла Тристана от дальнейших терзаний, за что он выразил ей, разумеется, про себя самое искреннее признание.
Следом за Каролин Симона вышла в гостиную, думая о том, что обед прошел чересчур гладко. Дрейтон и Хейвуд с головой погрузились в вопросы ближайших парламентских заседаний, Фионе приспичило срочно покормить осиротевших котят, которых кто-то только что принес ей, а Каролин… Бедняжка Каролин была на сносях, и еда требовала от нее немалых волевых усилий.
Осторожно придерживая за локоть, Симона помогла Каролин опуститься в кресло у камина и, с облегчением вздохнув, направилась к столику с напитками. Она уже успела налить себе рюмочку миндального ликера и как раз клала дольку лимона в чашку ромашкового чая, который Кэрри пила по вечерам, когда ее сестра внезапно нарушила мирную тишину.
– Ты сегодня молчалива, Симона. Тебя что-то тревожит?
– Нет! – Симона постаралась придать голосу побольше жизнерадостности. – Мне просто нечего сказать, поскольку за все это время не случилось ничего интересного.
Карелии медленно кивнула и взялась за вязание. Глядя на свое рукоделие и укладывая нитку на пальцы, она спокойно произнесла:
– Хейвуд сказал нам, что ты с кем-то познакомилась…
– Не сомневаюсь, что он сказал гораздо больше этого. – Симона опустилась в кресло напротив сестры и перекинула ноги через подлокотник.
Каролин прищурилась:
– Нуда, я просто оставила фразу незавершенной, чтобы ты могла поведать свою часть истории.
– Речь идет о брате леди Эммалины Таунсенд, – начала Симона, тщательно подбирая слова. – Он маркиз и последние двенадцать лет жил в Америке. Еще он владеет судоходной компанией. Мы познакомились, спасаясь от пожара, и… Кажется, это все.
Каролин усмехнулась:
– Надеюсь, у него есть имя?
– Тристан. Тристан Таунсенд, маркиз Локвуд.
– Хейвуд считает, что он проявляет к тебе непристойный интерес.
Симона расширила глаза в наивном изумлении.
– Интерес Хейвуда к женщинам действительно непристойный. Он считает, что все мужчины такие.
– А разве нет? – Каролин снова принялась за вязание. – Кажется, ты это знаешь гораздо лучше, чем большинство молодых женщин.
– А что, у Дрейтона тоже есть непристойные интересы? – поинтересовалась Симона, решив сменить тему разговора.
Щеки Каролин порозовели.
– Когда-то определенно были, и даже сейчас он порой думает об этом.
