Конечно же, он не испытывал к Жюльетте любви и винил ее за тот хаос, который она внесла в его жизнь, но почему он не обвинял ее в том, что она разрушает в его глазах объект его любви? Она заставила его страдать от всего того, что еще вчера ему нравилось в любимой женщине, ныне жертве их сообщничества, женщине, в которой ее естество выглядело теперь как самый большой недостаток. Он проклинал Жюльетту, но при этом тревога в нем была более сильна, чем гнев. «Мое счастье, моя честь, мое будущее, — размышлял он, — все находится у нее в руках, она берет у меня все, в чем я ей отказываю», — и она казалась ему вооруженной и обезоруживающей, подобно случаю или ребенку. Тут он представил себе, как Жюльетта сидит на темном чердаке, одна, скучая без дела, укрощенная ночью. Он, казалось, видел, как она, скучающая и одинокая, выходит из своего убежища и пробегает босиком из комнаты в комнату в поисках свечи, как она спускается на кухню, чтобы поискать там что-нибудь в шкафах. Не встретит ли она в прихожей Рози? И как они разберутся друг с другом? Во всяком случае ему не придется много говорить. Он просто сделается немым навсегда, и они уйдут, каждая в свою сторону, оставив его в одиночестве, оставив его в его доме, на борту этого потерпевшего кораблекрушение судна, которое потонет в волнах лжи, покинутости и забвения.
В то время как в его воображении витали все эти образы, он держал Рози за руку и смотрел на кучу углей в камине, по которым пробегали маленькие голубые огоньки.
— Огонь затухает, — сказал он и наклонился к корзине, чтобы взять еще несколько поленьев, но она помешала ему.
— О! Нет, поставьте лучше решетку, и уже пора подниматься наверх, — а когда он помогал ей встать, она вздохнула и добавила: — Я устала, скорее всего, это от свежего воздуха.
— Да, конечно, от свежего воздуха. После ванной вы пойдете в постель, и мы поужинаем в вашей комнате. Там нам будет уютнее, чем внизу.
— Особенно с тех пор, как здесь побывал столяр, — весело ответила она.
Проходя через гостиную, Ландрекур увидел свое отражение в зеркале. Ему показалось, что чей-то голос произнес: «Ты разлюбил», — и он ускорил шаги.
Г-жа Фасибе устало потянулась и закрыла лицо руками.
— О! Какой беспорядок, — сказала она. — Хотя нужно признать, у нас не было времени заниматься уборкой.
— Не беспокойтесь. Окажите мне удовольствие быть вашей горничной. Когда вы закончите ваш туалет, все будет в порядке, и ужин будет готов.
Как только она закрыла за собой дверь ванной, он опустил шторы и пошел заниматься ужином. Но распаковывал ли он покупки, готовил ли какое-либо блюдо, накрывал ли на стол возле постели г-жи Фасибе, в каждом его движении чувствовалось больше покорности, чем радости. «А мой дикий зверек, нужно ведь и его накормить, — подумал он, — а не то он скушает и Рози, и меня, и весь дом, как он уже скушал половину гостиной. Как оказалось, я приютил в своем доме маленькое чудовище».
Он посмотрел на накрытый стол и с достаточной долей иронии, обращаясь через дверь к Рози, сказал:
— Настоящий обед влюбленных.
Затем, пользуясь минутой свободы, которая позволяла ему наконец прийти на помощь Жюльетте, он взял свечи, купленные им прежде всего для нее, и уже стучался к ней в дверь, но в это мгновение вдруг раздался крик Рози, заставивший его вернуться. Он оставил пакет со свечами на лестничной площадке и побежал вниз по лестнице.
Она стояла, задрапированная в пеньюар, спиной к туалетному столику, и гневно выговаривала:
— Беру вас в свидетели! Мои румяна, моя пудра, мои духи! Теперь вы, я надеюсь, не станете утверждать, будто столяр взял их, чтобы починить?
Ландрекур склонился над туалетным столиком, загруженным различными флаконами, коробочками и румянами.
— Но ведь здесь есть все, — сказал он, — здесь есть все, что вам нужно. В чем дело?
— Как в чем дело? Как здесь есть все? — воскликнула она, выходя из себя. Схватив один флакон, несколько губных помад и коробочку с пудрой, она начала объяснять, по очереди показывая на каждый из этих предметов: — Это не духи, это моя туалетная вода, вы понимаете?
— А! — произнес Ландрекур.
— А это моя дневная губная помада, вы понимаете?
— А! — произнес он опять.
— А вот это, это моя пудра для вечера, тогда как моя пудра для дня, моя губная помада для вечера и мои духи…
— Для дня, — вставил он с видом человека, начинающего что-то понимать.
— Вы смеетесь надо мной, — воскликнула она, — ну это уж слишком.
— Извините, — начал он умоляющим голосом и хотел было обнять ее за талию, но она оттолкнула его.
— Я хочу уехать отсюда, — сообщила она, — причем уехать немедленно.
— Это меня совершенно устраивает, — ответил Ландрекур, — собирайтесь, и мы уезжаем.
— Устраивает это вас или не устраивает, я уезжаю, — сказала она, — но слушайте меня внимательно, Андре, я не уеду, пока не найду свои вещи.
— Вы уверены, что они не остались в ваших чемоданах? В вашем несессере.
— Я в этом уверена, уверена, уверена, как ни в чем другом. А к тому же где мой несессер? Где мои чемоданы? Они мне нужны, вы понимаете?
— Успокойтесь, Рози, ваши чемоданы стоят в бельевой, я их вам сейчас же принесу.
— Выпутывайтесь сами, как знаете, — заключила она и громко хлопнула дверью за вышедшим Ландрекуром. Опустив голову, он поднялся к Жюльетте и, не постучав, вошел к ней на чердак.
Он погрузился в тьму и остановился, затем медленно начал продвигаться вперед по бледной световой дорожке, которую образовывал слабый свет, проникающий с лестницы. Невидимая для него Жюльетта, лежавшая в шезлонге, бормотала что-то, как человек, который только что проснулся и потягивается:
— Вы могли бы и постучать, прежде чем войти.
— Верните мне все, что вы украли, — сказал он.
— Я ничего не крала, я только перенесла мебель. Всего несколько вещей, я вас уверяю.
— Об этом мы поговорим позже, — ответил сухо Ландрекур. — Сейчас же я прошу вас отдать мне только губную помаду для дня, пудру для вечера, духи…
— Для раннего утра, — продолжила Жюльетта.
— Вы смеетесь надо мной. Это уж слишком.
— Вовсе нет, я лишь предполагаю.
— Отдайте мне эти вещи, быстро, быстро.
— А вы мне их вернете?
— Да, да, то есть я хочу сказать, нет, нет.
Жюльетта, лежавшая в шезлонге в двух шагах от Ландрекура, который пытался разглядеть ее в узкой полоске света, спросила:
— Вы страдаете?
— Да, я страдаю. Отдайте мне эти вещи.
— Что ж, хорошо! Посмотрите туда на столик, рядом с вами, справа. Вам нужно только протянуть руку. — Она замолчала, потом повторила: — Протяните руку, там, там, — протяните руку.
