Они встретились на стоянке перед закусочной, обнялись и зашли внутрь. Там они сели в кабинку и заказали колбаски с пивом.
Грэм сказал:
— Мне нужно поговорить с тобой о нашей семье. Ума не приложу, что с ними делать.
— Ты имеешь в виду ваши проблемы с ребенком? — спросил Питер, который всегда чутко улавливал суть дела.
Грэм дал волю копившемуся неделями отчаянию:
— Они все время говорят об этом, предлагают то одно, то другое.
— Они волнуются. Хотят помочь.
— Но добиваются обратного, встают между мной и Амандой. Она считает, что я жертвую ею ради вас.
— Это правда? — спросил Питер.
— Не знаю. Вы — мое прошлое. Вы для меня весь мир, мир, из которого я пришел. Но Аманда — мое настоящее. И будущее.
— Что-то я не слышу в твоих словах убежденности, — спокойно заметил Питер.
Грэм открыл рот, собираясь возразить, но не нашел нужных слов. Наконец он признался:
— Вся эта история с ребенком отдалила нас друг от друга. Не знаю, сможем ли мы наладить отношения.
— Ты любишь ее?
Грэм посмотрел на Питера:
— Да.
— За что?
— Как за что? Что ты имеешь в виду?
— Что ты в ней любишь?
Грэм откинулся назад, думая, с чего начать. Невольно у него перед глазами возник образ Аманды, какой он увидел ее шесть лет назад в Гринуиче. Этот образ ничуть не потускнел.
— Она такая женственная. Из-за того что она маленькая, я чувствую себя большим. Мужественным. — Он смущенно добавил: — Мне нравятся ее ноги. И то, что волосы у нее вьются.
— Это физическая сторона дела, — заметил Питер.
— Нет, не совсем, — возразил Грэм. — Это связано и с ее характером. Она старается убирать волосы назад, чтобы они были гладкими и аккуратными, но они не держатся. Мне это нравится. Словно ее темперамент прорывается наружу, независимо от ее намерений.
Питер улыбнулся:
— Он проявляется как-то еще?
— О да. — Грэм улыбнулся в ответ. — Мы много лазали по горам. Так вот, она спотыкалась о камни, но вставала всегда со смехом. То же самое с байдаркой. Она переворачивалась чаще других, но это ее не обескураживало.
— Ты говоришь, раньше вы часто ходили в горы и плавали на байдарках. А как обстоят дела теперь?
— Все это в прошлом.
— Почему?
— Нет времени. Мы оба заняты работой. К тому же мы боимся заниматься тем, что может повредить зачатию. — Его лицо напряглось. — Это стало главной целью нашей жизни. — Грэм замолчал и посмотрел на Питера, ожидая одобрения священника.
Но Питер сказал:
— Иметь детей — не единственная цель супружеской жизни.
— Расскажи об этом нашим братьям и сестрам, — фыркнул Грэм.
— Я сделаю все, чтобы тебе помочь.
Грэм не стал больше сдерживаться, он высказал все, о чем думал в последнее время:
— Скажи им, чтобы не лезли в чужие дела. Скажи, что, если они действительно хотят помочь, пусть дадут Аманде почувствовать, что она одна из нас. Питер, да говори что хочешь. Они тебя послушают.
— А что делать с мамой?
— Маму я беру на себя, — сказал Грэм.
Он еще не знал, как он это сделает, но он даст ей понять, что если она не примет Аманду, то потеряет его. Теперь у него оставался всего один вопрос к брату. Возможно, именно ради этого вопроса он и назначил эту встречу.
— Скажи мне, что ничего страшного не случится, если у нас не будет детей.
— У вас будут дети. Если Аманда не забеременеет, вы усыновите ребенка.
Грэм спрашивал не об этом.
— Скажи мне, — уточнил Грэм, — что ничего страшного не случится, если у нас с Амандой не будет собственных детей.
— Конечно, не случится, все будет хорошо. Если у вас нет детей, значит, на то Божья воля. — Питер замолчал, потом тихо добавил: — Так мне кажется. А тебе?
Аманда сидела дома и писала отчет, когда зазвонил телефон.
— Пожалуйста, Грэма О’Лири.
— Простите, его нет дома. Кто звонит?
— Это Стюарт Хичкок из Стокбриджа. Я хотел поблагодарить его за то, что он связался с нами днем. Я всегда был на его стороне, и он хорошо обосновал свою точку зрения. Мне жаль, что мы не смогли ответить ему сразу же, но у семи из десяти членов попечительского совета имелись планы на вечер, и нам пришлось закончить к шести. На следующей неделе мы соберемся снова. Вы можете передать, что, если у нас возникнут вопросы, мы ему позвоним?
Думая о том, где был ее муж вечером, если его не было в Стокбридже, Аманда ответила, что передаст.
К тому времени, когда Грэм вернулся, Аманде уже не хотелось знать, где он был. Она услышала, как он вошел, и хотя понимала, что должна подняться с дивана в кабинете, была слишком расстроена, слишком разочарована и слишком испугана.
Лучшее, что она смогла сделать, — это записать то, что просил передать Стюарт Хичкок, и положить записку перед Грэмом на следующее утро за завтраком. Он прочел ее, встал и, не сказав ни слова, бесконечно долго смотрел на этот чертов клочок бумаги. Наконец Грэм поднял глаза.
К его чести, он выглядел виноватым.
— Я был с Питером, — тихо признался он. — Мне очень нужно было с ним поговорить. Мне казалось, тебе это не понравится.
Он ошибался. Из всех О’Лири Аманда больше всего доверяла Питеру. Но дело было не в этом.
— Ты соврал.
— Мне казалось, положение безвыходное.
— Всегда есть выход, нужно только не врать.
Он ничего не ответил. Казалось, он боролся с собой.
— Мне пора, — сказала Аманда.
Пока она еще не вышла за дверь, у Грэма оставалась возможность сказать: «Подожди. Давай поговорим. Я хочу всегда быть с тобой, что бы ни случилось. Ты моя единственная любовь». Но он ею не воспользовался.
В школе Аманда с головой погрузилась в работу. Между встречами с учениками звонили родители, и так продолжалось все утро. Она прекрасно справлялась, пока в дверях не появилась Элли Ланге. Подобно многим школьникам, нуждающимся в помощи, девочка чувствовала себя неловко. Однако в данном случае Аманда была не просто психологом, но и подругой ее матери. Она знала, что Элли с Джорди очень близки и что Джорди тяжело переживает случившееся.
Сегодня утром она снова послала ему письмо по электронной почте, но ответа не получила. Она завела Элисон в кабинет и закрыла дверь.
— Привет, моя прелесть, — крикнул Мэдди.
Аманда выразилась прямее:
— Похоже, тебе нужен дружеский совет.
