— Ты готов?
— Да, сеньор.
— Имей в виду, меня не пугает твой андалусский акцент. Наоборот, чем он сильнее, тем лучше.
— Да, сеньор, — отвечаю я, произнося слова как настоящий южанин.
Спрятавшись за занавесом, я глазею на публику. Дети устроились прямо на полу, у ног взрослых, сидящих в первом ряду. Стоит торжественная тишина, багровое вечернее солнце освещает цветные витражи, актеры играют самозабвенно, и каталонские слова пьесы звучат как торжественные гимны, рожденные на иной земле, в иную эпоху, в иных сердцах. Декорация представляет собой суровый зал с простым деревянным столом, за которым пируют двенадцать рыцарей-крестоносцев, на потолке сияет большая медная люстра со множеством лампочек, похожих на огоньки свечей. Действие близится к концу, и над садом, за цветными стеклами витражей, смеркается. Внезапно, в тот момент, когда я уже готов выйти на сцену, электрический свет гаснет, и пьесу приходится прервать. Вносят свечи и, чтобы как-нибудь заполнить неожиданную заминку, начинают читать стихи каталонских авторов. Медленно умирает день, таинственное мерцание свечей придает всему особенную значительность. Стихи кажутся прекрасными и печальными, в глазах взрослых блестят слезы, а дети смущенно притихли и задумались. Потом вносят десерт, сладкое вино и морсы для малышни — мне достается газировка, а когда зажигается свет, все бурно аплодируют, и пьеса идет своим чередом.
Мой выход в качестве зловредного андалусского паука длится совсем недолго, но публика потрясена. Я прибываю по воздуху на огромном серебряном подносе: черное как смоль чудище, зад над головой, конечности шевелятся, словно крабьи клешни. Мой поднос устанавливают посреди стола, и крестоносцы, сиятельные вельможи из самых знатных каталонских семей, среди которых находится и представитель почтенного рода Валенти, предок хозяина дома, поднимаются со своих кресел на сцене и, полные священного ужаса, взирают на дерзкое плененное чудовище, готовое забегать по столу среди блюд и подсвечников. В этот миг, заметив условный знак сеньора Валенти, я распутываю жуткий узел из конечностей, медленно поднимаюсь, скрещиваю руки на груди и звонким и сильным голосом с легким южным акцентом, который у меня отлично получается, читаю потрясенной публике стихотворение Сагарры[17], сохранившееся в моей памяти по сей день:
Есть в мире чудесная роза,
Каталония — имя ее,
Сан-Жорди прижал ее к сердцу,
в ту розу он страстно влюблен.
Волшебною силою розы
Сан-Жорди на бой вдохновлен,
сраженный копьем смертоносным убит
кровожадный дракон.
Перед моим носом падает занавес, лавина аплодисментов завершает пьесу. Сеньор Валенти, автор и постановщик спектакля, выходит со своей труппой навстречу публике. Актеры спускаются к зрителям, все поздравляют друг друга. Я смущен: девочки с любопытством разглядывают меня, умиленные и восторженные дамы осыпают похвалами. Однако очень скоро меня оттесняют в сторону. Я переодеваюсь. В гостиную опять приносят вино и сладости, и мне удается стянуть несколько печений. Сеньор Валенти рассказывает своим приятелям, как он отыскал мальчика, который, летя на роликовой доске, изображал Курящего Паука, словно настоящий циркач.
Чуть позже, когда сеньор Валенти собирается уплатить обещанное, я вдруг начинаю сомневаться: заветный дуро кажется мне ничтожным по сравнению с другой, куда более желанной наградой...
— Чего же ты хочешь?
— Мне очень понравилась та рыбка наверху.
— А ты сможешь ухаживать за ней? Рыбку надо кормить...
— Она мне очень нравится.
Удивленный сеньор Валенти подумал немного, улыбнулся и посмотрел на меня с уважением.
— Ладно, по рукам. Забирай аквариум.
— Спасибо, сеньор.
Я со всех ног бегу за своим подарком. Прежде чем уйти, я сажусь на бортик, окаймляющий пруд напротив фасада, ставлю аквариум на колени и не отрываясь разглядываю блестящую рыбку. По саду бегают малыши, а чуть поодаль чинно прогуливаются юные пары. Над спящей водой пруда мелькают летучие мыши. Я гляжу на свое отраженье и не вижу его.
Темнеет медленно, и кажется, что ночь никогда не настанет. Внезапно дом, словно волшебный дворец, вспыхивает множеством огней, и до меня доносится печальная песня, которую поют едва слышно; она несется от беседки и розовой аллеи, ее подхватывают на противоположной стороне пруда, где гуляют взрослые и бегают дети. Печальные голоса поют о прекрасной, желанной и утерянной родине, о пылающих розах и погибшей любви, а я обнимаю свой аквариум, крепко прижимая его к груди, словно это моя собственная жизнь, залог будущего счастья и милостивой судьбы, и что-то в этой едва слышной романтичной песне говорит мне, что я не одинок и ничто плохое не может произойти в этом мире...
Вдруг я замечаю какого-то хорошо одетого мальчика, который огибает пруд и приближается ко мне. На вид он мой ровесник. У него на ногах желтые гольфы, а руки засунуты глубоко в карманы, что придает мальчику независимый и самодовольный вид. Он останавливается передо мной и спрашивает, разглядывая аквариум:
— Это твоя рыба?
— Да.
— Значит, ты украл ее из пруда.
— Мне подарил ее хозяин дома. Это золотая рыбка.
— Золотых рыбок не бывает, дурило.
Высокомерный вид мальчика начинает меня раздражать. Я смотрю на его вздернутый наглый нос, на четко очерченные толстые губы и сплевываю, едва не попав ему на ботинок.
— Катись отсюда, парень.
— Это японская рыба, — невозмутимо продолжает он. — А ты кое-чего не знаешь.
— Чего же?
— Этих рыбок можно держать в руках.
— Рыб нельзя брать руками.
— А вот и можно. Сейчас я покажу. Смотри.
Я все еще прижимаю аквариум к груди. Образованный мальчик смело запускает в него руку, вытаскивает рыбку из воды и подносит ее к моему носу. Рыбка судорожно колотит хвостом, неожиданно делает прыжок и, прочертив над нашими головами сияющую дугу, шлепается в стоячую воду пруда и исчезает. В одно мгновение от нее не остается и следа. Я отталкиваю маленького пижона, становлюсь коленями на парапет, окаймляющий пруд, и пристально всматриваюсь в мутную зыбь, надеясь разглядеть в ней блестящую рыбку. Тщетно. Опускаю в воду руку, отчаянно силясь нашарить ее в неведомых глубинах. Все мои усилия напрасны — я больше никогда ее не увижу... И, обратив к моему врагу пылающее от гнева лицо, я испускаю отчаянный, душераздирающий вопль, боевой клич Фанеки, сигнал нашей команды к наступлению: «Кроличьи шкурки беру-у-у!»
Услышав этот вопль, злосчастный мальчишка в ужасе улепетывает. Окаменев от ненависти, задыхаясь от отчаяния, я не двигаюсь с места и думаю о рыбке, которая плывет в темной воде пруда, среди гниющей тины и скользких водорослей. В этой зеленой воде, думаю я печально, рыбку ждет неминуемая гибель...
