Впоследствии кто-то назвал Майка Ланга «космическим эльфом» и это определение было недалеким от истины. Дополнением к его спадавшим на плечи каштановым кудрям служили большие, круглые, словно светящиеся глаза, округлые же щеки с ямочками и широкий рот, уголки которого загибались, когда Майк улыбался, кверху, — а улыбался он часто, казалось, что-то постоянно его забавляет.
В облике Майка присутствовало нечто и игривое, и страшно серьезное. Если судить по внешности, он был хиппи. И все же, я не мог отрицать, что ему присуща определенная значительность, он выглядел человеком, представлявшим собой нечто большее, чем казалось с первого взгляда.
Однако, хоть вы меня убейте, ни Майка Ланга, ни игр в стикбол я не помнил. И уж совсем удивительным было то, что ему удалось связать Эллиота Тайбера, — а я назвал ему именно это имя, — с Элияху Тейхбергом, тем более, что ни о Тейхбергах, ни о Бенсонхерсте я не упоминал. Как он умудрился проделать это за какие-то пятнадцать минут?
Мы прошли в мой бар — артисты «Лунного Света» так и танцевали вокруг, — и Ланг попросил показать ему разрешительное свидетельство на проведение фестиваля. Я показал. В нем говорилось, что Торговоаяпалата Бетела разрешает владельцу мотеля «Эль-Монако» Эллиоту Тайберу провести в Уайт-Лейке, в 1969 году, фестиваль музыки и искусства и будет рада предоставить для этого помощь местного делового сообщества — а это означало, что катастрофа, случившаяся в Уоллкилле, не повторится.
— Выглядит неплохо, — сказал Ланг. — Давайте посмотрим землю.
Как только мы вышли из бара, появились три длинных лимузина, в которых приехали прочие связанные с Вудстоком люди, в том числе и глава службы безопасности фестиваля, Стэн Голдштейн. Это был человек серьезный — высокий, худощавый, с темными волосами, смуглой кожей и скептическим взглядом. Пожимая мне руку, он не улыбался.
Я провел Ланга и его эскорт по пятнадцати акрам заболоченной земли, мимо моего «Летнего театра в Уайт-Лейке», выгребной ямы и дюжины голых «Артистов Лунного света», так и танцевавших вокруг вертолета. Мама попробовала как-то прикрыть их, однако они ее лохмотья отвергли. Ее это не смутило, она уже приступила к попыткам сдавать в аренду складные стулья прохожим, которые останавливались, чтобы понять, что у нас тут творится, и посмотреть на безумный танец голышом.
— Это они танцевальный спектакль репетируют, — объясняла мама. — Вы же не думаете, дорогуша, что они станут плясать задаром?
Земля была пропитана влагой. Теперь мы шли мимо моих расставленных по территории мотеля плакатиков. Мы миновали «Крыло Джерри Льюиса», и «Президентское крыло, бывшее крыло „Мулен-Руж“». Вудстокцы поглядывали на них, но пока молчали.
День совершенно необъяснимым образом обращался в холодный, облачный, однако я обливался потом. Ланг остановился, улыбаясь, и я решил, что это дурной знак. Да и Голдштейн тоже счастливым явно не выглядел.
Мы миновали разваливавшиеся бунгало, все дальше углубляясь в болото. Показался еще один плакатик: «Бассейн „Синие замшевые туфли Элвиса Пресли“ и „Кабана-клуб“. Только для постояльцев. Всем прочим грозит пожизненное заключение, если они не будут платить по 5 долларов в день Соне, эксперту по бассейнам».
Я не знал, куда девать глаза. Разумеется, они решили, что я законченный псих. С другой стороны, и в бегство они пока тоже не ударились. Положение-то их было отчаянным. Как, собственно, и мое. Это походило на венчание под дулом дробовика.
— А какой-нибудь открытый участок у вас есть? — спросил красавец Ланг.
— Там дальше есть луг, — ответил я, стараясь сохранять жизнерадостный вид. Вудстокцы шли за мной и с каждым шагом лица их становились все более разочарованными. Должно быть, они решили, что я — какая-то темная личность из тех, что продают участки во Флориде, находящиеся, на самом-то деле, под водой. Кое-кто из них уже начал перешептываться. Даже йоркширский терьер и тот выглядел пришибленным.
Мы проходили мимо других плакатиков — «Международный киоск культурной информации». Проходили мимо других построек — «Голливудский отель „Палм Плаза“», представлявший собой разрушавшиеся меблированные комнаты, в которых обитали артисты «Лунного света». И чем дальше мы шли, тем увереннее я понимал, что обветшалые бунгало, заболоченная земля и идиотские плакатики сделку нашу угробят. И если это случится, я немедля подожгу все наше заведение, а затем с большим удовольствием сяду в тюрьму.
В конце концов, до луга осталось всего двадцать футов. Я ощутил облегчение — хотя бы потому, что плакатиков вокруг больше не было. Как мог я объяснить не знавшим меня людям, способным, надеялся я, стать моими спасителями, что все это было ничем иным как терапевтическим средством, позволившим мне прожить долгие дни, в течение которых я ждал, когда они свалятся с неба, — а именно об этом я всегда и мечтал.
Я не заглядывал на этот край нашей территории уже несколько месяцев и потому огромная вывеска, подвешенная на манер гамака между двух сосен — и украшенная поддельными пальмовыми листьями, которые я спер в магазине «Лорд-энд-Тейлор» — потрясла даже меня: «Вскоре на этом месте вырастут: 200-этажный Дворец съездов, казино, оздоровительный центр и парковка на 2000 машин».
Теперь уже всем было ясно, что с головой у меня неладно. Мне же оставалось только шагать дальше, притворяясь невидимым. Мне показалось, что путь до луга занял у нас лет сто, однако в итоге мы все-таки подошли к этому открытому пространству вплотную. Все мы стояли, пытаясь сохранять прямизну осанки, однако ноги наши то и дело проваливались в пропитанную водой вязкую грязь, которая и была, во многих смыслах, истинным фундаментом мотеля «Эль-Монако».
Ланг, повернувшись к Голдштейну, сказал:
— Мы не могли бы пригнать сюда десяток бульдозеров и все это выровнять? У него есть разрешение! Он же председатель Торговой палаты!
Голдштейн эту идею тут же зарубил. Осушить землю невозможно. На то, чтобы привести ее в божеский вид, попросту не хватит времени.
Краем уха я слышал, как перешептывается эскорт Ланга, и в интонациях этих людей ничего хорошего не усматривал. Все словно разваливалось прямо у меня на глазах. Я понимал, что это мой последний шанс, позволяющий спасти и мотель, и самого себя от вечного проклятия Уайт-Лейка.
Я запаниковал и начал сыпать самыми разными предложениями, среди которых были и такие: можно построить подвесной стадион, который удерживали бы на весу аэростаты, или засыпать всю территорию «Эль-Монако» цементом, который успел бы подсохнуть к началу концерта. Думаю, что тонкую грань, которая отделяет здравый рассудок от поврежденного, я пересек в тот миг, когда сказал им, что они могут разбомбить к чертовой матери все наше заведение и провести концерт на полученном таким манером пепелище.
И внезапно на меня снизошло вдохновение. А как насчет фермы Макса Ясгура?
— Послушай, Майк, у меня есть сосед, у которого найдется куча свободного места. Он хозяин большой фермы. Там сотни акров.
— Где это? Кто он? — спросил Ланг.
