Когда зазвонил телефон, я думал о своей жене Оде, мысль о ней жгла меня, наполняя отвращением к себе. Я чувствовал себя пошляком-обывателем, я запачкал ее и унизил за ее спиной, и ночной телефонный звонок трубил о моей подколодности, я ведь знал, что звонит не Ода, интуиция никогда меня не обманывала, Ода сейчас была с Илоной, она всегда твердо стояла на ногах, опиралась на непоколебимые истины, была уверена в своем ремесле, которое давало ей власть и право, но и эта уверенность не могла уберечь ее и оградить от поражения, на которое обрек ее я, его уже не избежать, ничего не меняет, узнает она о нем или нет, свершившись, оно действует под покровом тайны, которым я одел его, оно медленно растет в темноте ночи и рано или поздно потеснит, изуродует день.
Я поднял трубку на третьем звонке, я знал, что звонит Жоана. Я услышал ее голос, ее плач, услышал яростные крики Юрия; она, всхлипывая, попросила: приезжай, приезжай скорее, пожалуйста, он совершенно пьян, пожалуйста, приезжай скорее, прошу тебя, нельзя было вынести замирающий ее голос, в нем было что-то леденящее, и я сразу стал беззащитен, еду, ответил я, какие уж тут рассуждения, я вскочил с кровати, оделся, схватил такси, помня только замирающий голос и крики Юрия, он уже на краю пропасти, бездна зовет тебя, Юрий, она уже рядом, тьма уже обняла тебя, такси как назло все притормаживало, мы застряли на площади Клиши, простояли не одну минуту, еще бы, дорогу загородил автобус, я подумал: не выскочить ли, не побежать ли? Но в конце концов доехали, по лестнице я летел через три ступеньки, точно так же, как спускался два часа тому назад, сердце готово было разорваться, дыхание перехватывало. Наконец позвонил. Но мне не открыли. Я звонил еще и еще. Молчание. Приложил ухо к двери. Тишина. Постучал, потом кулаком, потом ногами. Я звонил, колотил в дверь, что там происходит, черт возьми? Я набрал Жоану по мобильнику, потом набрал Юрия. Слышал, как дребезжали за дверью телефоны, значит, они оба там, но что же произошло? Я только зря теряю время, нужно звать полицию, пожарных, не знаю, кого еще…
Полиция и пожарные приехали одновременно, спросили, что случилось, но я ничего не мог сказать, ни что, ни как, дело кончилось тем, что они взломали дверь коротким металлическим стержнем, я и не видел такого инструмента, и тогда, сам не знаю почему, я сказал, что я врач и что Юрий тоже врач.
Хотя при чем тут медицина? Они устремились внутрь, первыми ринулись пожарные; соседи вышли на лестничную клетку, они и вовсе не могли взять в толк, что тут творится, я тоже вошел в квартиру. Жоана лежала на диване, очень бледная, с закрытыми глазами, пожарный пропустил меня, она дышала, да, дышала, но я сразу понял, что дышит она слишком медленно, и под носом у нее краснела маленькая капелька крови. Я осторожно приподнял ее, изо рта вытекла тоненькая красная струйка, из носа тоже, на затылке обнаружилась большая мягкая гематома, я приподнял веко, отсутствовали характерные подергивания, глазное яблоко медленно плыло вниз, потом вверх, расширенные зрачки не реагировали на лампу пожарного, немедленно в больницу, сказал я, быстрее, быстрее, и они быстро-быстро взяли и унесли ее. Юрий спал на ковре, он был смертельно пьян, полицейскому удалось растолкать его, глаза у него сразу наполнились слезами, он плакал и что-то бормотал, мне было не до него, я побежал за пожарными, и они посадили меня рядом с Жоаной в свою машину, я не отнимал руки от ее пульса и осторожно поглаживал нежную кожу.
Держал и не отпускал ее, а она дышала все медленнее, пожарный смотрел на меня с состраданием, и вот, ирония судьбы, случайность больничной географии — когда дверцы фургончика открылись, я узнал въезд в приемный покой нашей больницы, и мне даже не пришло в голову спросить, куда ее понесут. Санитар с носилками смотрел на меня с молчаливым недоумением, я же его знаю, думал он, с чего вдруг он вылезает из пожарной машины в такой неурочный час, в обычном костюме, а не в белом халате, да на нем лица нет, быстрее, быстрее, я ничего не говорил, я кусал себе губы, не может быть, чтобы мы оказались здесь, наш вестибюль, наш коридор, интерн тоже посмотрел на меня с недоумением, он ждал, что я что-нибудь ему скажу, трещина в черепе, сказал я, гематома, он посмотрел на Жоану, похоже, он не был с ней знаком, ну что ж, тем лучше. Они унесли носилки. Ночь, всюду мертвая тишина, я пошел и переоделся, бездумно, по привычке, я не мог находиться в больнице без халата, делать мне сейчас было нечего, я взял телефон и набрал отделение неврологии, на часах было три часа тридцать минут.
В четыре кончили радиологическое обследование. Сделали пункцию; поместили на установку искусственного дыхания, аре-активная кома, сказал мне невролог, пока без улучшений, но не все еще потеряно.
Я пошел посмотреть на нее. В боксе я был один.
Я взял ее за руку, улыбнулся ей, заговорил, постоял возле нее минутку и снова спустился в приемный покой.
Там ждали полицейские.
Юрий был с ними.
Полицейские хотели поговорить с врачом, который осматривал Жоану и дал медицинское заключение. Я сказал: черепная трещина в результате падения; скорее всего, она ударилась о край журнального столика. Пожарные вам подтвердят. Вы там тоже были, видели столик. Никаких следов борьбы или ударов, она сама прилегла на диван, а потом потеряла сознание. Юрий был бледен как смерть. Смотрел широко открытыми глазами и ничего не говорил. Время от времени он обводил глазами стены больничного покоя. Но, похоже, ничего не видел. Я рассказал о телефонном звонке. Юрий уже был мертвецки пьян и спал на полу, солгал я, поэтому она позвонила мне. Юрий по-прежнему был в отключке.
Полицейский старательно записывал все, что я говорю. Месье сказал, заговорил полицейский, показав на Юрия, что они поссорились и что он ничего толком не помнит. Она, очевидно, пыталась устроить его поудобнее, когда он заснул на полу, сказал я, потянула его и упала.
Юрий, глядя все теми же безумными, слепыми глазами, согнулся пополам и опустился на плиточный пол приемного покоя, лежал свернувшись и глухо стонал, похожий на большую собаку.
Глава 30
Извивы, перекаты, откаты, запутывается, растекается Ориноко. Где исток, где тихая пристань в пустыне устьевой низменности? В Санто-Томе, в Гвиане? Или в Пуэрто-Ордасе? Длинные рудовозы медленно продвигаются по ней, словно по морю, по Большой реке сплавляют и бревна, выковыривают алмазы из ее берегов, вымывают золото из песчаных наносов, паромы перевозят через нее людей, скот и вещи, баркасы поднимаются к ее верховьям, и все, что плывет, плывет словно бы по морю грязи, которой стал пот, выделенный зеленой равнинной порослью, эта поросль иной раз расступается, освобождая место для завода или насосной станции, для деревни с хижинами, облепившими понтон, к которому причаливают «Генерал Трухильо», «Боливар» и «Санта Мария», если идут дожди и прибавилось воды.
На юг от Пуэрто-Аякучо тянется нескончаемая загадка Амазонии, стремнины, водопады в скалах, болотистая равнина — повезет тому, кто сообразит, куда его занесло, в какой рукав реки, в какую страну, на какую реку — Инириду, Гвавиаре, Атабапо?
Города становятся стойбищами, постоянно идет дождь, небо всегда серое, и только те, кто умеет читать по передвижениям птиц или комаров, догадываются, что они добрались почти до экватора. Если и есть здесь кто-то еще кроме кайманов, редких измученных авантюристов да горстки солдат-пограничников в крошечных поселках, источенных водой и скукой, то разве что призраки касиков в ореоле золотой взвеси.
