Книга 188 дней и ночей - Януш Леон Вишневский

Она — полька, приехала в Германию привлекательной двадцативосьмилетней блондинкой и остается привлекательной сорокачетырехлетней блондинкой. В вечернем платье с глубоким декольте и разрезами по бокам, она представляет «опасность» для большинства жен немецких врачей, приглашенных на тот же самый прием. Ее грудь так и рвется из платья, ширина ее бедер находится в идеальном соотношении с ее талией, ее глаза прикрывают гладкие веки. Она не ездит в отпуск на Бали и на горнолыжный курорт в Шамони. Она не брала кредит на новую машину, потому что выплачивает по кредитам за свои операции. Два раза она делала липосакцию живота и бедер, два раза увеличивала грудь: один раз собственым жиром, удаленным из бедер, второй раз — силиконовыми подушками по двести граммов каждая. Совсем недавно разглаживала кожу вокруг глаз. От коррекции губ она пока отказалась, потому что у нее свои губы всегда были полные и с этим можно подождать. Кроме кредита, все свои сбережения она потратила на новое белье и замену гардероба. Она носит только «La Perla», поэтому каждый комплект обходится ей самое малое в триста евро. К новой груди, новым бедрам эти пятнадцать комплектов белья обошлись около четырех с половиной тысяч евро. К этому следует прибавить новые платья, жакеты и юбки. Она смеется: слава богу, обувь менять не пришлось. Мне не жалко ни пляжей Бали, ни альпийских снегов, от которых остаются только загар и несколько фотографий в альбоме. Загар можно получить в солярии при клинике, а альбомы все равно никто не смотрит. Зато в зеркало смотришь каждый день. Кроме того, когда она подытожила все свои расходы на кремы, тоники, молочко, тонеры, пилинги, маски и посещение косметичек, оказалось, что если она и переплатила, то самую малость.

Главное, что делала она это для себя. Наверняка не для своего мужа, который решительно воспротивился всему этому, особенно когда узнал, сколько это стоит. Она объясняла ему, что все серфинговые доски, которые он купил за то время, пока она делала свои процедуры, стоят гораздо дороже, а стало быть, не на что жаловаться. Но и после ее процедур они спят вместе так же редко, как и раньше. Не заметила она также, чтобы ее новый бюст и новые бедра сделали их совместную жизнь более разнообразной.

Ее подруги по работе разделились на два лагеря. Одни подвергают ее тотальной критике и сплетничают за ее спиной, другие тихо завидуют ей. В основном тому, как она выглядит. Впрочем, и ее смелости тоже. С тех пор как она сменила свою внешность, врачи, с которыми она работает, особенно неместные, специально вызываемые для проведения операций, флиртуют с ней, как с какой-то молоденькой практиканткой.

Старость для нее — болезнь. Пока что неизлечимая. Но она считает, что можно сдержать ее симптомы. Она вовсе не обязана смиряться с опадающей грудью, оплывающими жиром бедрами и морщинистыми веками. Если старость не лечится кремами, фитнесом, очередными диетами, пребыванием на космически дорогих курортах, обещающих велнесс, глубоким пилингом или гормональным антиэйджингом, то приходится искать другие методы. Мало кто мирится с приходящим с возрастом ревматизмом, но большинство мирится с приходящим с возрастом увяданием груди. Как каждый нормальный человек, она не хочет страдать от ревматизма, но, кроме того, она не желает испытывать страдания от увядающей груди.

Недавно я снова виделся с ней. Она как раз была после накачки груди силиконом. Она не видела причин что-то скрывать от меня. Не видел таких причин и я. Мы пили чай. А поскольку было уже довольно поздно, она была одета в прозрачный шелковый пеньюар. Я так давно знаком с ней и ее мужем, что она могла позволить себе это. Мы разговаривали. В том числе и о ее последней операции. Я не мог устоять от искушения взглянуть на ее «новую» грудь. Она заметила это и спросила, не соглашусь ли я испытать ее прикосновением.

— Мне нужно, чтобы ты честно сказал, как оно отличается от прикосновения к груди без силикона.

Она подняла край пеньюара, заслонила им свое лицо и приоткрыла грудь. Я дотронулся. Грудь была теплой и упругой, абсолютно нормальной, если не считать, что грудь выглядела гораздо моложе ее самой. Я сказал ей об этом.

— Но я именно этого и хотела. Чтобы грудь была молодой… — ответила она.

После я долго размышлял обо всем этом. Принять ли покорно к сведению, что юность не вечна и что это относится прежде всего к нашему внешнему виду? Или безропотное старение, означающее согласие с установленным порядком вещей, достойно и естественно? Или все-таки можно не соглашаться со старением и бороться? А если можно, то не является ли эта борьба слепым подчинением культу молодости, который завладел сначала СМИ, а потом и миром? Люди всегда хотели выглядеть молодо. Это желание вовсе не феномен последних двадцати лет. Разве что раньше женщины омолаживались ваннами с козьим молоком, позднее нанесением на кожу крема «Нивея», а теперь могут вколоть себе ботокс. Ничто не вызывает большей зависти у женщин, чем вид случайно встреченной школьной подруги, которая выглядит так, будто время для нее остановилось.

Кто сказал, что Природа всегда права? Чем прививка против туберкулеза отличается от силиконовых подушек в груди? В обоих случаях в организм вводятся инородные субстанции. Почему никто не сплетничает с первых полос газет по поводу бактерии Mycobacterium bovis в организме привитой БЦЖ женщины и делает бульварную сенсацию из силикона в груди той же самой женщины?

Может, Вы знаете почему?

Сердечный привет,

ЯЛВ

Варшава, пятница

Моя старенькая тетушка, очередной раз услышав, что какая-то из ее кузин поверила в чудесные, омолаживающие свойства нового крема, говаривала: «Да, золотце, наверное, ты права, старый ботинок выглядит гораздо лучше, когда его намажут кремом». (Замечу, что сама тетушка всю жизнь пользовалась кремом «Нивея» и имела упругую и здоровую кожу.) Так же обстоит дело и с пластическими операциями, хотя руки все еще не поддаются омоложению. Есть проблемы с шеей. Пока. Но все же мы все время омолаживаемся, потому что нас убедили — только молодость, пусть даже возвращенная обманом, имеет ценность. Только она вожделенна. По-прежнему в цене молодые женщины, а не юноши. Мужчина, даже старея, не утрачивает шанс жениться или завести любовницу, если сможет ее обеспечить. Наличие у мужчин денег и обладание властью действует на них, как омолаживающий эликсир. Стареющей женщине, по крайней мере пока, ничто не поможет. Она стареет, и все тут.

Неожиданно в эту антиженскую постановку вопроса вторгается медицина. Врачи не сомневаются, что уже скоро мы будем жить намного дольше. Очень долго. Лет так до ста двадцати.

Столетняя старушка с подправленным лицом и подтянутой загорелой кожей или восьмидесятилетняя старушка со здоровой печенью, прекрасно работающими почками и сеточкой морщин на лице? Пусть расстраиваются те, кого это коснется. Меня, однако, интересует, что будет происходить в головах этих старых-молодых. Мне шестьдесят лет, и у меня ментальность шестидесятилетней, или же мне девяносто лет, а в голове беззаботность, как у двадцатилетней? Я смотрюсь в зеркало и вижу столетнюю женщину и ее гладкую, как персик, кожу. Нормально ли это? Какие последствия все это будет иметь для всех этих счастливчиков? Можно было бы спросить об этом Лема, но он уже кому-то сказал, что его это не интересует. Обрадованная, я звоню своему отчиму, врачу, и рассказываю, что один из профессоров пообещал, что уже совсем скоро люди будут жить больше ста лет. «А зачем?» — раздался ответ. Я интуитивно согласна со своим отчимом. Ведь когда-то у нас из рук выскользнет то, что определяет нашу судьбу. А пока нам следует смириться с мыслью, которая звучит так: мы молоды, но когда-нибудь состаримся.