— Как — что вижу? Вижу Венецию.
— Она красива?
— Волшебна, как всегда.
— Неверно! Сто лет назад она была красивее!
— Вы, в Венеции, говорите так уже три века.
— Конечно, но при этом мы всегда правы. А теперь скажи мне, знаешь ли ты, какой сегодня день?
— Нет. А что?
— Сейчас узнаешь что. Одевайся, мы уходим. Сегодня двадцать первое ноября, сегодня торжества в честь Мадонны делла Салуте в знак благодарности за то, что много веков назад она остановила чуму. Вся Венеция сегодня на воде. Пойдем, мы должны участвовать в празднике, нужно отметить его по-нашему.
И Анна показала удивленному мужу свое новое платье.
— Знаешь, что это такое? — спросила она и тут же сама ответила: — Это платье, за которое заплачена сумма с четырьмя нулями! Во всяком случае, оно того стоит.
Платье было длинным, из тяжелой, украшенной вышивкой ткани, оно было предназначено именно для этого времени года. Сзади платье имело очень высокий разрез, он почти достигал талии, но был скроен так ловко, что оставался совершенно незаметен.
Подойдя к мосту, по которому нужно было перейти на Корсо, где находилась церковь Санта-Мария делла Салуте, они оказались в толпе народа, который оттуда смотрел на гондолы и лодки на Гранд-канале, украшенные по случаю праздника флагами и сделанными из бумаги птицами. Анна тоже нагнулась над перилами, чтобы посмотреть вниз, толпа напирала, и Захария оказался прижатым к своей жене сзади. Тогда она немного раздвинула полы своего нового платья и шепнула ему через плечо:
— Сейчас, любовь моя, настал момент! Возьми меня!
И Захария забыл обо всем, что его окружало, забыл, кто он такой, чем занимается, и ринулся в Анну так, словно снова находился в том самом сне, когда он нагим пробирался через толпу на мосту Риальто. Он чувствовал, что все прикосновения, удары и толкотня толпы передаются через него его жене, которая, прижатая к перилам, голосом, безумным от наслаждения, кричала, якобы обращаясь к пассажирам лодок под мостом:
— Бра-аво! Бра-аво! Бра-аво!
* * *
Есть много путей и возможностей, сокрытых в вещах. На острове Корфу, где венецианский флот часто стоял на рейде, существует одна старая легенда. Говорят, что там, на Корфу, ни лодки, ни суда никогда не имели ни весел, ни парусов. С древнейших времен, когда была сложена «Одиссея», они плавали у берегов Итаки, Закинтоса, Корфу и других Ионических островов, используя не силу ветра и мышц, а движение морских течений. Возможно, венецианский флот унаследовал что-то от того древнего искусства, и это позволило ему стать могущественным повелителем Средиземноморья. Возможно, венецианские адмиралы умели в тот момент, когда отказывал ветер, воспользоваться скрытой силой быстрых подводных струй, которыми изобилует Мировой океан. Захария, которому Анна рассказала эту историю об удивительном способе передвижения за счет скрытых сил движущихся вод, в какой-то момент, почувствовав себя в Венеции одиноким, плывущим без весел и парусов, сделал вывод, что человек в своей жизни может устремиться к будущему с помощью неких невидимых сил, владеть которыми дано не каждому. Нам никогда не узнать, почему он решил попытаться воспользоваться и другими, тайными возможностями движения по собственной и по чужим жизням. Но нам известно, что он на это решился… Ему нужно было сделать выбор между двумя своими Любовями — книгами и Анной. Анна это ясно дала ему понять. Она сказала: «Выбирай: или Петр Великий, или Анна Поцце, что выберешь, то и выберешь!»
И Захария выбрал.
В тот январский вечер Анна возвращалась домой, неся новое платье, скроенное особым образом, так чтобы отвечать странным любовным пристрастиям ее мужа и ее самой. Кто-то играл Тартини. Она тут же с волнением поняла, что звук доносится из зеленого дома. Там кто-то играл на скрипке, сделанной в Кремоне, это Анне стало ясно сразу. Из зеленого дома слышались звуки инструмента работы Амати. Анна знала, кто играет на нем. Чувствуя легкую дрожь, она взбежала по ступеням и открыла дверь комнаты маэстро. На диване, обитом сладким на вкус венецианским шелком, лежал Захария, полностью нагой. На нем сидела Забетта. На ней была только скрипка Амати. Она играла Тартини. Ее тело передавало трепетание «Дьявольских трелей» глубоко проникшему в нее Захарии. Правая рука Захарии лежала на ее груди с огромным соском, а левая свисала с дивана, касаясь пола.
Можно было бы предположить, что в голове Анны первым делом пронесся поток ругательств в адрес этой суки Забетты, но нет! Она смотрела на них в оцепенении. Звуки «Дьявольских трелей» постепенно угасали, и Забетта наконец склонилась к своему любовнику. Ее рука со смычком опустилась на пол рядом с диваном, и на ней Анна увидела каменный перстень. У нее на глаза навернулись синие мальчишеские слезы из сиротского приюта, и она разом поняла сразу несколько вещей. Перстень снова был на руке Забетты. Значит, Захария его вернул. Несомненно, он дал ей и чудотворную воду, купленную во время карнавала. И магическое заклинание со дна бокала. Значит, он не захотел узнать свою судьбу. Совершенно ясно, что вместо Захарии магический обряд со стихом, Богородицыными слезами и перстнем совершила Забетта. Значит, они решили узнать будущее не Захарии, а Забетты. И это им удалось — перстень на руке Забетты изменил цвет! Этот цвет свидетельствовал совсем не о том, чего можно было бы ожидать. Перстень на руке Забетты стал зеленым! А это означало здоровье! Анна с изумлением поняла — перстень предсказывал нечто непонятное или ошибочное. Его зеленый цвет обещал Забетте здоровье, а ведь именно его у нее не было и не могло быть никогда! Неужели перстень лгал?
В этот момент Анна услышала звук.
Звук был высоким и тонким, как быстрый женский взгляд.
Третья часть
1. Мавританский кофе с апельсиновым маслом
— Значит, ты считаешь, что все это так и было, — сказала мне Лиза, после того как я прочитал ей некоторые страницы моих венецианских записей. — Все-таки мне не совсем ясно, какова роль перстня, вообще не ясно, какова роль тех стихов, то есть заклинания; единственное, что я более или менее понимаю, так это зачем нужны Богородицыны слезы, та самая вода из Эфеса, которую и мы с тобой выпили…
В то время мы жили в мрачной квартире на Дорчоле и пытались ее укрощать. Она вела себя как зверь и так никогда и не привыкла к нам. Днем ее еще можно было переносить, но по ночам она превращалась в настоящее дикое животное, подстерегавшее нас со всех сторон. Во всех комнатах потолки были разной высоты, видимо, что-то было замуровано то ли в них, то ли в полы над нами. На лестнице здания между этажами было разное количество ступеней, что-то заставляло Лизу всегда спать поперек кровати, словно кровать — это компас, а она стрелка, которая показывает стороны света. В квартире постоянно что-то вибрировало, полы покоились на балках, и старинный паркет прошлого века потрескивал под ногами.
Из всех этих водоворотов мы спасались разными способами.
