Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 113
Заметим, названы четыре фамилии. (Именно эти четверо плюс исчезнувший Борман предположительно могли знать секрет Альпийских шахт, где партия спрятала свое золото. — Е.С.) Однако на следующий день…
Из дневника Гилберта
15 октября 1945 года
Сегодня работа с Гессом. Геринг и Лей под плотным наблюдением.
Имя Шпеера больше не упоминается. Впредь Гилберта будут интересовать трое: № 1 — Геринг, № 2 — Гесс и № 4 — Лей (номера по списку обвинения).
15 октября главный следователь со стороны США полковник Джон Амен в своем кабинете, в присутствии психиатра Дугласа Келли и психолога Джона Гилберта устроил свидание Рудольфа Гесса с его старым другом и учителем Карлом Хаусхофером (основателем германской геополитики). Хаусхофер, не видевший Гесса все четыре года пребывания того в английском плену, был потрясен тем, как переменился Гесс. (На этом все присутствующие сразу зафиксировали внимание.) Тем не менее Хаусхофер сразу обратился к нему на ты, пожал ему руку и заговорил как со старым знакомым: о семье Гесса, находившейся в Нюрнберге, о том, как вырос его семилетний сын, о сестре Маргарите, о письмах Гесса из Англии, которые его жена Эльза давала им читать… Протокол об этом свидании сохранился; он находится среди других материалов процесса. Вот отрывок подлинного текста.
ХАУСХОФЕР. …Я знаю, о чем ты думал в плену, какие размышления тебя посещали… Нам знакомы твои переживания, твоя духовная жизнь…
ГЕСС. Чтобы успокоить старого друга, могу только сказать, врачи обещают, что память ко мне вернется. Но теперь я не помню вас. Мне очень жаль.
ХАУСХОФЕР. Я всегда все читал в твоих глазах, Руди. Их ответа мне и теперь достаточно. Ты помнишь Альбрехта? Его уже нет с нами. (Альбрехт Хаусхофер был расстрелян в апреле 1945 года по личному указанию Кальтенбруннера, находящегося здесь же, в Нюрнбергской тюрьме. — Е.С.). Руди, неужели ты забыл и его?!
ГЕСС. Со временем я все вспомню. Пока же… мне очень жаль, но ваши слова ничего для меня не значат.
Хаусхофер говорил еще долго, на его глазах выступили слезы. Гесс остался «индифферентен».
После Хаусхофера на свидание с Гессом привели фон Папена. Он тоже пытался напоминать о каких-то событиях и людях. Приводили еще Риббентропа, Функа, Боле и наконец — Лея, который сел напротив Гесса и стал молча смотреть в окно. На предложение задавать вопросы он ответил: «Зачем? Мне и так все ясно».
— Вы убеждены, что перед вами подлинный Рудольф Гесс? — спросил его полковник Амен.
— Да. Убежден. А вы можете это проверить. У подлинного Рудольфа Гесса на левом легком имеется дугообразный шрам от ранения, полученного в 1917 году.
— Как это мы, интересно, проверим? Разрежем его, что ли?! — заметил Амен.
На этом свидание закончилось. Однако, уже выйдя из кабинета, Лей почти сразу же попросил конвой отвести его обратно.
Из дневника Гилберта
…очевидно, что ходящая тут гипотеза о том, что «подлинного Гесса» казнили в Англии в 1941 году, а в Нюрнберг привезли двойника, подготовленного для процесса, что объясняет и его поведение, и внешний вид, показалась доктору Лею опасной для Гесса, и он предложил доказательство, которое готов был предоставить в присутствии русских и французских представителей, а также при наличии рояля. Условия были выполнены, и мы собрались в тюремной церкви, куда внесли пианино. Лей попросил Гесса написать на листке три своих любимых музыкальных произведения, что тот и выполнил с готовностью. Листок был передан нам. Лей в это время сел за инструмент и сыграл «Маленькую ночную серенаду» Моцарта, «К Элизе» Бетховена и «Зиму» Петра Чайковского. Эти вещи указал и Гесс, и даже в той же последовательности. На том, чтобы произведения были именно сыграны, а не названы, настоял я и вместе с Келли сумел убедить рассерженного Эндрюса. Эмоциональная память Рудольфа Гесса, безусловно, идентифицирована. Однако безусловно и то, что Гесс выносится за скобки.
Снова из дневника Гилберта
17 октября. Сегодня работа с Герингом.
17 октября, вечер. Геринга за скобки.
«Работа» с кем-либо из заключенных на принятом здесь языке означала допрос или тестирование, которое иногда проводили психологи, раздражая начальника тюрьмы полковника Эндрюса, считавшего подобные вещи нарушением режима. Однако ни допросов, ни тестирования в тот день не было. Геринг весь день провел у себя в камере. Его не переводили даже в тюремный госпиталь, где американцам проще было бы воспользоваться «прослушкой». «Прослушки», впрочем, имелись и в некоторых камерах, в частности в камере Геринга, на первом этаже. Что же там происходило?
Мы об этом узнали благодаря скандалу между англичанами и американцами. Secret Service в октябре 1945 года, пытаясь установить микрофон в камере Геринга, обнаружила там американский. Спецслужбы ссорились, конечно, вполголоса, быстро конфликт замяли и с тех пор работали параллельно. Несколько английских «прослушек» позже были предоставлены в распоряжение Международного трибунала «для характеристики личности подсудимых». Среди них и запись от 17 октября.
Геринг практически весь тот день, с редкими передышками, разговаривал со своей первой, умершей еще в 1931 году женой Карин. Он рассказывал ей обо всем, что произошло в его жизни со дня ее смерти и до этого дня, когда он, как ему показалось, понял, что «суд должен состояться», но судьей ему, Герингу, может быть только она, его Карин.
«…Ты помнишь, как мы гуляли с тобой по берегу Изара, всегда в одном и том же месте, возле часовни… и я говорил тебе все одно и то же, повторял столько раз, не замечая, что повторяюсь. А ты слушала… всегда по-новому, всегда точно впервые. И один раз мне ответила: «Если все будет, как ты говоришь, то… мне страшно. Это не продлится долго: мы задохнемся на такой высоте. Но я не верю. Ты фантазер. Ничего не будет. Мы проживем с тобой спокойную и радостную жизнь. А эти твои фантазии… как воспоминания о будущем, которого не было». Но это было, было, детка! Было без тебя. А теперь… ничего нет, и ты вернулась».
Геринг говорил монотонно, постоянно расхаживая по маленькой камере: четыре шага туда, четыре обратно, глядя в потолок. Иногда он натыкался на привинченный к полу стул и тогда на несколько минут как будто приходил в себя. Потом снова принимался вышагивать. Специалисты определяют такое состояние как психологический перелом, после которого заключенный на какое-то время делается неадекватен.
Очевидно, поэтому Герман Геринг и выпал «за скобки», как пишет в своем дневнике Гилберт, то есть выбыл из короткого списка кандидатов для осуществления того плана, о котором, похоже, знал не только тюремный психолог Гилберт, но знали и два американских врача, которые 23 октября перевели Роберта Лея (последнего в списке) в тюремный госпиталь. Там у него и побывал необычный посетитель.
Необычен он казался во всем. Ростом не выше полутора метров, с головой, сидящей ниже плеч, вывернутыми ноздрями и огромной расплывающейся улыбкой. Цвет лица и весь его облик выдавал предков — выходцев из почти неведомых цивилизации миров, давно съеденных джунглями и алчностью европейцев. Его вид, впрочем, ни у кого не вызывал здесь подозрений: все знали, что начальник генерального штаба сухопутных войск США генерал Маршалл — большой любитель экзотической кухни, и повара у него соответствующие.
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 113
