Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 41
В Гуачжоу девяносто дней свирепствовала стужа, пятьдесят дней – изнуряющая жара, дождей почти не было. Зимой и весной дули страшные ветра, жители задыхались от песчаных бурь, темень стояла и днем и ночью.
Синдэ корпел над «Алмазной сутрой», которую впервые прочел в Сучжоу. Перевод продвигался тяжело, но за работой Синдэ забывал обо всем на свете. С началом лета войска Чжу Ванли стали все чаще покидать город, чтобы сразиться с туфанями, которые медленно, но неуклонно захватывали окрестные земли. Тангутские воины то и дело приводили в гарнизон пленных туфаней и ганьчжоуских уйгуров. Даже в незначительных стычках с врагом Чжу Ванли лично возглавлял идущее в атаку войско.
Когда полководец не был занят борьбой с туфанями, Синдэ каждые три дня навещал его в роскошных покоях. В начале осени Синдэ посетил Чжу Ванли сразу после его возвращения с поля сражения, длившегося много дней, и, как всегда в такие минуты, был заворожен выражением странного волнения на лице полководца, его поведением и речью. Чжу Ванли никогда не говорил о битвах и ратных подвигах. Порой Синдэ спрашивал его об этом, но всякий раз он отделывался уклончивым ответом и приказывал Цзяо-цзяо, молодой ханьской красавице, которая прислуживала ему, принести чай. Похоже, Чжу Ванли любил девушку, а она во всем угождала ему. Всякий раз, приходя к полководцу, Синдэ слышал, как он то и дело зовет Цзяо-цзяо. Когда Чжу Ванли командовал своим ратникам идти в атаку, его голос звучал по-особому; когда он обращался к Цзяо-цзяо, интонация тоже была необычной.
Синдэ сидел напротив облаченного в запыленные доспехи полководца. Стоял на диво безветренный день, внутренний дворик освещали ласковые лучи осеннего солнца. Выпив с гостем чаю, Чжу Ванли принялся снимать доспехи. Цзяо-цзяо помогала ему.
– Что это? – раздался вдруг чистый голосок девушки, и Синдэ поднял голову.
В одной руке Цзяо-цзяо держала наплечник, а в другой – ожерелье. Чжу Ванли медленно обернулся к ней. Выражение его лица мгновенно изменилось.
– Не трогай! – рявкнул он.
Ярость в голосе Чжу Ванли заставила даже Синдэ содрогнуться. Девушка поспешно положила ожерелье на низкий столик и смущенно посмотрела на господина. Чжу Ванли схватил ожерелье и отнес его во внутренние покои. Вернувшись, он уже успокоился, вновь ласково обратился к Цзяо-цзяо и попросил ее налить еще чаю.
Весь остаток дня Синдэ был сам не свой. Он лишь мельком видел ожерелье в руках Цзяо-цзяо, но чувствовал, что не ошибся: драгоценность, принадлежавшая Чжу Ванли, как две капли воды походила на ту, что хранилась у него, Синдэ. Он помнил, что на шее уйгурской царевны было два одинаковых ожерелья. Одно она отдала ему, а другое, получается, каким-то образом попало к полководцу. Как же оно оказалось у Чжу Ванли? Может, уйгурка подарила ему ожерелье? Или Чжу Ванли забрал его силой?
Синдэ не мог думать ни о чем, кроме ожерелья, а ответов на свои вопросы не находил. Ему ничего не оставалось, кроме как обратиться за разъяснениями к полководцу. Но имеет ли он на это право? Ведь ясно как день, что полководец любил и, возможно, все еще любит уйгурскую царевну, однако больше ничего об их прежних отношениях неизвестно. Он, Синдэ, дал девушке слово и нарушил его, а она ради него бросилась со стены в Ганьчжоу… Конечно, ради него – в этом нет сомнений. Так разве недостаточно того, что она отдала за него жизнь? Нет, не стоит задавать вопросов…
Синдэ решил не упоминать об ожерелье в присутствии Чжу Ванли. Принадлежало оно уйгурской царевне или нет, это никак не повлияет на его чувство к ней.
Недели через две к Синдэ неожиданно заявился Гуан. После возвращения из Синцина купец пробыл в Гуачжоу всего пару дней, а потом отправился в Сучжоу, и целый год от него не было вестей.
Гуан пришел вечером. Солнце село, гостиная наполнилась прохладой. Как обычно, на лице купца было дерзкое выражение, глаза злобно сверкали. Он уселся и после небольшого вступления, которое должно было дать хозяину понять, что Вэйци Гуан не уйдет, не получив того, за чем пришел, спросил:
– Где ты взял ожерелье? Я знаю цену драгоценностям. Эти камни не простые. В Хотане их называют лунными. Я видел разные камни, но никогда не встречал таких. Я не требую от тебя, чтобы ты отдал мне ожерелье. Думаю, тебе лучше держать его при себе. Но я хочу знать, где второе.
– Что значит – второе? – насторожился Синдэ.
– Должно быть второе. Скажи, где оно, и я раздобуду его. Я всегда получаю то, чего хочу. Это ожерелье – одно из пары. У кого другое?
– Я не знаю.
– Нет, знаешь. Украшение принадлежало какой-то девице. Говори кому!
– Не знаю.
– Как ты смеешь мне врать? – взревел Гуан, но тут же успокоился. – Не говори так со мной! Мы ведь вместе путешествовали в Синцин и обратно. Мы словно братья!
– Я не знаю.
– Откуда тогда у тебя это ожерелье? Ты украл его?
– Нет.
Лицо молодого купца исказил гнев.
– Не пытайся меня обмануть! Разве ты не видишь, что сам Гуан так терпелив с тобой? – Он вскочил, тяжело дыша, словно намеревался опять напасть на Синдэ.
– Мне ничего не известно.
– Хорошо, тогда отдай мне свое ожерелье! – В ярости Гуан схватил Синдэ за горло, но тут же передумал его душить. Ожерелье можно будет забрать в любое время. Пока оно у этого грамотея, с ним ничего не случится. Кроме того, будет лучше завладеть сразу двумя ожерельями, а не одним… Взгляд Гуана смягчился. – Нет-нет, я пошутил. Лучше оставь его при себе. Я сам найду второе ожерелье. Все равно оно должно принадлежать мне – потомку царской семьи из Хотана. Ну, бывай. Я веду караван в Лянчжоу. Однако помни: наш разговор еще не окончен.
Гуан развернулся и вышел из гостиной в прохладные сумерки.
Дней через двадцать он вновь появился в доме Синдэ и поведал, что в седьмом месяце правитель Западного Ся Юань-хао во главе многотысячного воинства перешел границу Поднебесной, грабя дома местных жителей, встречавшиеся на пути, и оставляя за собой одни пепелища. Так он дошел до самого Цинчжоу, а теперь вроде бы повернул обратно к Синцину. Тем временем на территории Уляна к востоку от Ганьчжоу поднялась суматоха из-за ожидаемого наступления сунской армии и постоянного присутствия туфаней. И только Гуачжоу, пребывая в неведении о сложившейся ситуации, по-прежнему жил беззаботно. В пустынях, на равнинах и плато к востоку от Ганьчжоу каждый день происходили столкновения между тангутами и туфанями, чьи перемещения приобрели совсем уж беспорядочный характер. Даже он, Гуан, не смел сунуться туда.
Закончив рассказ, купец неожиданно спросил:
– Ну что там насчет ожерелья? Откуда оно у тебя?
И услышал тот же ответ:
– Я не знаю.
Гуан угрожал, кричал, уговаривал Синдэ, но, поняв наконец, что его усилия не увенчаются успехом, успокоился и попросил подумать еще, после чего ушел. На этот раз купец повел караван в Кочо,[34]на уйгурские земли.
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 41
