Когда мы с Петером вернулись в нашу палатку, Вальтер встретил нас обычным саркастическим замечанием:
— Ученики вернулись! Удовлетворили свои амбиции? Похоже, ваш славный учитель снова гонял вас по греческому алфавиту.
Вальтер лежит на койке, закинув руки за голову. Не поворачивая головы, он продолжает:
— Интересно, что вы надеетесь получить от изучения греческого языка? Поверьте мне, пользы от этого будет ни на грош. По крайней мере, мне он нисколько не пригодился. Напротив, мое образование помешало мне изучить английский. Разве я обязан своему карьерному росту по службе в этой клетке греческому языку? Вряд ли. Понадобился ли мне он в армии? Напротив, я быстро научился скрывать, что знаю этот язык и что когда-то учился в гимназии.
— Что касается меня, то я делаю это осознанно по одной конкретной причине, — парирует Петер. — Я хочу знать корни медицинских терминов, имеющих греческое происхождение. Уверен, что мне это пригодится, когда я буду учиться в университете.
— Может, и так. А ты, Иоганн? Тоже интересуешься происхождением слов?
— Вообще-то нет, хотя чего тут гадать, нужно же чем-то занимать мозг, — отвечаю я, не желая втягиваться в ненужную дискуссию.
— Что? — взорвался Вальтер. — Занимать мозг? Мой дорогой Иоганн, лично я не знаю, как разгрузить мой мозг от массы проблем, которые беспокоят меня.
Ты можешь объяснить мне, например, почему я оказался в этой клетке, несмотря на то, что всегда старался держаться подальше от всего этого дерьма? Как все это произошло? Теперь меня занимают только такие вопросы, занимают мой разум день и ночь.
— Не думай об этом, Вальтер, только тебя одного беспокоят подобные вопросы, — ответил я. — Поскольку в отличие от нас ты знаешь греческий язык, то решению твоих проблем могли бы помочь античные философы.
— Ты имеешь в виду кого-то конкретно?
— Мне на ум приходит «Государство» Платона, мы с капелланом недавно разговаривали об этом произведении. Я плохо знаю его содержание, но, насколько я понимаю, в нем ты мог бы найти ответы на мучающие тебя вопросы. Разве этот философ не был современником войн? Разве он не знал из личного опыта, что индивид не может существовать вне общества и, в свою очередь, индивид несет определенные обязательства перед государством и обязан ему жизнью? Я думаю, что это и есть ответ на твой вопрос. Кстати, это сильный аргумент в пользу того, стоит ли изучать греческий.
— Все это древность, давно превратившаяся в прах, — страстно отозвался Вальтер, привставая с койки. — Идея о том, что индивид подчиняется государству, — корень зла в истории человечества. То же самое касается и церкви. Дело всякий раз заканчивалось подавлением человека правящим классом во имя высших интересов общества. Эпоха Просвещения поставила разум на место церкви, Французская революция восстановила естественную свободу личности, свободу от власти государства. Но все оказалось тщетно! Старые порядки возвращались или брали верх над новыми. Невероятно, но факт. Если бы государство лишь гарантировало человеку возможность соблюдать свои собственные интересы, то все было бы прекрасно. Тогда воцарилась бы гармония, принесенная незримой рукой разума. Ты когда-нибудь слышал о ней? Это — мудрость современной эпохи. «Государство» Платона давно мертво, мой дорогой Иоганн.
Вальтер поднялся, сел на койку Петера, стоявшую рядом с моей койкой, и приготовился к продолжению спора.
— Я не специалист в этой теме. Я не знаю, умерли ли для философии идеи «Государства» Платона, — ответил я. — Но я точно знаю, что они продолжают жить в реальном мире. Они постоянно реализуются в политике национальных государств и их бесконечном соперничестве. В последние десятилетия то же самое касается и таких агрессивных организаций, как Коминтерн. Вопрос заключается в другом: как завоевать господство в мире, в котором неразрешимые споры решаются в ходе войн? Свобода индивида — это прекрасно в условиях мира. Но нельзя господствовать, нельзя воевать или готовиться к войне на основе философии индивидуализма. Если все стремятся к соблюдению лишь своих личных интересов, то перестает существовать и государство, и нация. И то, и другое умирает в реальном мире. Индивидуальной свободой можно пользоваться лишь в рамках организованного сообщества. Слава богу, что существуют люди, которые понимают, что есть духовные ценности, простирающиеся дальше человеческого «я» и достойные того, чтобы ради них можно было бы пожертвовать чьей-то бесценной индивидуальностью.
— Ты никогда ничему не научишься, — отозвался Вальтер. — Если бы не такие, как ты, всегда готовые пожертвовать собой ради так называемого общего блага, то такие, как Гитлер и Сталин, никогда не смогли выполнить задуманное. «Человек ничто, коллектив все», так, что ли? Нас ведь так учили в годы Третьего рейха? Это философия всех тоталитарных систем, которые зависят от таких, как ты. Зло коренится в идеалистах. Избавь нас Бог от праведников, патриотов и благодетелей!
Это был не первый вызов, брошенный Вальтером, однако на этот раз он безошибочно серьезен. Его глаза возбужденно блестели, он явно ждал моего ответа.
— Ты говоришь чушь, Вальтер. Дело не в философии или тоталитарных системах. Это верно в отношении всех государств. Ни Черчилль, ни Рузвельт не смогли бы вести войну без подавления личных свобод. Они были вынуждены полагаться на идеалистов, к которым я себя с радостью причисляю. Боюсь, что индивидуалисты давно бы проиграли войну, хотя проигрыша они вряд ли желали. В индивидуализме я не вижу ни доблести, ни разума. В мире, в котором мы живем, индивидуализм сводится лишь к голому себялюбию.
Повернувшись к Петеру, я спросил:
— А что думает на этот счет наш уважаемый медик?
— Поскольку я происхожу из протестантской семьи, то должен возразить вашим, Иоганн и Вальтер, точкам зрения, — начал Петер. — Я не знаю, что нужно делать с государством, общим благом, незримой рукой разума, либерализмом и всем прочим. Любой христианин просто хочет помогать своим ближним. Главный принцип для него — «возлюби ближнего своего». Это предполагает жертвенность. Ущемление собственных интересов и свобод. Это вполне естественно. Да, ради достижения целей, не касающихся тебя лично, чем-то приходится жертвовать. Но скорее во имя Господа, чем во имя людей. И все-таки должна существовать свобода личности, свобода поступать по-христиански. Пока ты осознаешь это — я имею в виду служение Богу, — ты гарантирован от жертв во имя зла и защищен от себялюбия. По-моему, это просто, — с улыбкой заключил он.
— Да, это просто, — повторил Вальтер. — Можно мне перечислить все то зло, что творилось во имя христианства? Не надо? Хорошо, не буду. Нет никаких гарантий от жестокостей, пока человек продолжает действовать во имя каких-то высших властей. Сначала подчинение. Затем преданность и рабская покорность, фанатизм, инквизиция, тайная полиция и в конечном итоге рабство и смерть тем, кто осмеливается оказывать сопротивление. Человечество проходило все это. Так что не надо нам больше альтруизма, христианского или национального, не надо идеалистов, потому что это элементы коллективизма, который является главным в мире злом. Угрозой личной свободе. Ведь именно по этой причине я и нахожусь здесь.
