Во время грозы его гнездо на ветке лиственницы очень высоко забрасывает ветром; мы берем в шалаше лесенку и приставляем к стволу: я поднимаюсь на самую верхнюю ступеньку, дальше нужно обхватить ствол ногами и подтягиваться; кора натирает промежность, я повторяю движения, взбираясь выше и выше, но внезапно забываю обо всем: падаю, ухо разрывается о сучок: на земле мать уже склоняется надо мной с пузырьком, теплая струя моей крови продлевает удовольствие: потеря крови на траве, боль от разрыва, все это приятно снимает мое вечное напряжение, и я говорю радостно, возбужденно.
В тот же день, когда ухо зашивают и перевязывают, у нас вновь кипит деятельность: отец должен вырвать мне вечером молочный зуб, но мы решаем сделать это сами; я поднимаюсь в дом за леской; спустившись, привязываю ее к зубу: другой конец лески отдаю брату, который привязывает его к щеколде открытой двери одного из шалашей; я отступаю назад, а брат резко захлопывает дверь, но зуб держится крепко, раз, два: мы начинаем сызнова, между нами роится мошкара, наконец зуб немного поддается; а вечером, после ужина, отец упирается сверху большим пальцем, красным от меркурохрома[127]и выдергивает зуб с корнем.
* * *
В моей комнате маленькая парта стоит перед окном, выходящим на горную речку. В этой комнате громче всего слышен шум потока, я сам делаю здесь первые домашние задания, в основном сочинения. Пока пишу с помощью тогдашних принадлежностей: бумаги, фиолетовых чернил и т.д., и начинаю подбирать слова, - у меня уже наготове парочка для описания одного явления природы или действия, - они стоят передо мной во внутренней черноте моего лба, когда закрываю глаза, я чувствую, что обретаю там средства к существованию, даже к власти над жизнью, «миром», и к очерчиванию того, что должно оставаться в тайне.
Именно здесь, сидя на скамье за этой партой, положив локти и запястья на покатый бортик, под оглушительный грохот воды, я начинаю разговаривать с божественными, евангельскими персонажами, со святыми, особенно с мучениками, а порой и с героями сказок, - утешая обманутых и усмиряя жестоких.
Я проговариваю вслух свои сочинения и порой вставляю в описания диалоги людей или животных: в зависимости от темы, свинья, фея... и жаба, малыш Бонапарт, Иосиф, проданный братьями, - в ту пору наши родители нянчатся со мной, и сестры нередко подталкивают меня к ним как «любимчика», чтобы добиться поблажки либо прощения, и эта черствость так больно ранит мне сердце, что я воображаю, как они тоже крадут меня и продают.
Эта маленькая парта - фундамент, челн, колесница моей грядущей жизни.
Из-за войны и оккупации головы у нас большие, а ножки тоненькие. Но мы бегаем целыми днями, поднимаемся в школу, спускаемся, носимся на переменах, а после уроков - в саду, во дворе дома. Порой, еще опьяненный гуляньем во дворе, я хватаюсь за свою парту, голова кружится, нужно заполнить ее словами, образами, и я выражаю их в речи. Я вздрагиваю, если в мою комнату входит - даже потихоньку - мать.
Слева от парты большой шкаф с домашними одеялами на верхней полке, ниже - одежда моего брата и моя собственная, да еще выдвижной ящик с варежками, чепчиками и т. п.
На этом шкафу, где хранятся дорожные чемоданы, с обоих концов балюстрады стоят две бронзовые кошки: скорее, египетские божества, нежели домашние животные. Засыпая по ночам, я смотрю с кровати, как они созерцают вечность: для них нет ни «до», ни «после», впереди вечности столько же, сколько и позади. И все же их взоры устремлены в будущее, к лунным лучам, пробивающимся сквозь ставни.
Напротив кровати две этажерки с остатками уже прочитанных книг: «Гедеон-Заправила», «Сказки Дядюшки Бобра», иллюстрированные книжечки Беатрис Поттер, «Кролик Питер»; новые книги: «Сказки» Перро, «Сказки» Андерсена, Жюль Верн; «Зеленая библиотека»: Джек Лондон («Белый клык», «Зов джунглей»), Диккенс («Дэвид Копперфильд», «Оливер Твист»), Гектор Мало («Без семьи»)[128], «Пиноккио», Лафонтен, «Отверженные», «Сказки просто так» того же Киплинга, графиня де Сегюр («Приключения Сонички», «Генерал Дуракин»)[129], Наполеон, «История Жана Бара[130], корсара Людовика XIV», «Золотая легенда моих крестников», «Ги де Фонгаллан»[131], «Маленький лорд Фаунтлерой»[132], «Том Плэйфэйр»[133], «Песнь о Роланде», «Роман о Лисе»[134], «Дитя» Валлеса[135]. Позднее я уже читаю «Рассказы из древнегреческой мифологии и драматургии» и «Рассказы из японской драматургии», изданные «Фернан Натан», где встречаю «Историю Аматэрасу», японской богини Солнца, - и на следующий день смотрю на Солнце, дотоле бесполое, как на женщину, - отчего оно лишь сильнее меня согревает.
