— Не надо ничего считать, мадам. Просто назовите сумму, которую вам хотелось бы иметь.
Мать смеется, китаец тоже. Мать смеется все громче, потом говорит:
— Я бы на вашем месте выражалась поосторожней, мсье. Посмотрите на меня… вид у меня нищенский… а долгов — как у главы государства.
Оба смеются, явно симпатизируя друг другу. Старший брат не присоединяется к ним.
— Естественно, мадам, я не смогу компенсировать вам все, что вы получили бы, если бы ваша дочь стала моей женой…
— А сколько бы это было… скажите, мсье… мне просто интересно…
— Точно не знаю, мадам. Но, конечно, немало. Учитывая недвижимость, золото, банковские бумаги… Но я все же могу вам помочь, — он смеется, — извините меня…
Китаец довел мать до полного безумия.
— Но как же быть, мсье? Как мне поступить?
— Я могу солгать. Немного обокрасть моего отца. — улыбается китаец.
Брат издалека, вполголоса бросает ему оскорбление:
— Мерзавец!.. (матери) Не дай этому проходимцу одурачить себя… Ты же видишь, он издевается над тобой…
Ни мать, ни китаец не обращают внимания на старшего брата. Мать занята только тем, что открывает для себя китайца, любовника своей дочери. И вот тут она забывает все свои трудности, все свои несчастья, начинает улыбаться ему, отвлекается от своей собственной судьбы, пытаясь понять, чем он живет, чем дышит, почему у него такое насмешливое и ласковое выражение лица. Его визит приводит ее в восторг. И жизнь уже не кажется такой ужасной.
Она спрашивает светским тоном, словно они беседуют в шикарном салоне:
— Мсье, так у вашего отца нет других наследников, кроме вас?
— Есть. Но я старший сын первой жены моего отца. И по китайским законам я единственный наследник всего состояния, потому что дробить его на части не позволяется.
Мать задумывается, ее интересует этот закон:
— Ах я уже слышала об этом… да, да, раньше… Все, что вы говорите, правда… А вы не можете… обойти закон… убедить вашего отца…
Китаец искренне смеется:
— Что вы!.. Смешно даже думать об этом… извините меня.
— Старые китайцы, они ужасны, да?
Китаец улыбается, говорит, что они действительно ужасны, но иногда бывают очень благородны…
Мать охотно слушала бы и слушала этого китайца.
— Наверно, я мог бы его убить, — говорит китаец, — но убедить его переступить закон, — никогда… Но вы можете рассчитывать на меня, мадам, я обязательно помогу вам.
Они смотрят друг на друга, улыбаются. Старший брат выглядит обескураженным. Китаец делает шаг в сторону матери, опять улыбается ей. Разговаривает с ней спокойно, в присутствии незнакомых ему людей. Она жадно слушает его, словно это ее сын, и смотрит на него, так же как смотрит на него девочка, очень пристально.
Китаец говорит:
— Я не стану красть денег у моего отца, мадам, и не стану ему лгать. И не стану убивать его. Все это я наболтал вам просто так, потому что мне хотелось познакомиться с вами поближе… Из-за нее, из-за вашей дочери. На самом деле отец очень расположен к вам и готов передать вам деньги через меня. У меня есть письмо от него, где он мне это обещает. И только в случае, если сумма окажется недостаточной, я прибегну к тому, о чем вам говорил… — Мать улыбается — Но для моего отца сумма в общем-то не имеет значения, ему только нужно время, чтобы связаться с банками и так далее, а вот моральная сторона вопроса его очень волнует, вы меня понимаете?
Мать говорит, что ей все совершенно ясно.
Китаец умолкает. Они с матерью смотрят друг на друга с волнением. Мать видит в его улыбке тихое отчаяние богатого наследника из Садека, оно словно растворилось в ней.
— Если бы я женился на вашей дочери, мой отец лишил бы меня наследства, и тогда уже вы, мадам, не захотели бы, чтобы ваша дочь вышла замуж за бедняка, да к тому же китайца.
Мать смеется.
— И ведь это тоже правда… мсье… тоже правда… такова жизнь… она противоречива…
Они вместе смеются над жизнью. В наступившей затем тишине мать говорит едва слышно:
— Вы так сильно любите мою девочку…
Она не ждет ответа. По губам, по глазам китайца она угадывает отчаяние, страх.
— Извините меня, — говорит она совсем тихо.
Мать начинает забывать про деньги.
Этот интерес матери ко всему тому, что происходит с ней и со всеми окружающими, сразу напоминает китайцу о девочке. А точнее то любопытство, с которым она слушает его — в нем как бы отражается любопытство ее дочери.
— Вы хорошо говорите по-французски, — любезно говорит мать.
— Спасибо, мадам. А вы, если мне будет позволено… вы просто замечательно приняли меня…
Старший брат кричит:
— Может, хватит?… Мы дадим вам знать через мою шлюху-сестру, сколько денег мы хотим.
Китаец ведет себя так, как если бы старший брат вообще не существовал. Он становится вдруг поразительно спокоен и ласков.
Мать тоже, не раздумывая, остается рядом с ним.
— Моя дочь обо всем знает? — спрашивает она его.
— Да. Но она еще не знает, что я был у вас.
— И… по-вашему, что бы она сказала, если бы узнала?
— Не знаю, мадам… — Китаец улыбается. — Сначала, возможно, разозлилась бы, ну а потом плюнула бы на все на это, лишь бы только у вас были деньги — Он улыбается — Ваша дочь, мадам, — она королевских кровей.
Мать просияла, она счастлива:
— А ведь это правда, то, что вы говорите, мсье.
Они расстаются.
Комната китайца.
Ночь.
Китаец вернулся из Садека.
Девочка лежит, но не спит.
Они молча смотрят друг на друга. Китаец садится в кресло, он не подходит к девочке. Он говорит: я выпил водки, я пьян.
Он плачет.
Она встает, подходит к нему, раздевает его и тащит к бассейну. Он не сопротивляется. Она моет его дождевой водой. Гладит его, целует, говорит с ним. Он плачет, закрыв глаза.
На улице небо светлеет, ночь уже кончается. В комнате еще очень темно.
Он говорит:
— До встречи с тобой я ничего не знал о страдании… Думал, что знаю, но ничего не знал. Совсем, совсем ничего, повторяет он.
Она осторожно промокает его тело полотенцем. Говорит едва слышно, как бы сама с собой:
— В такую жару не стоит вытираться насухо… а лучше не вытираться вовсе.
Не в силах сдержаться, он плачет. Очень тихо… Сквозь слезы начинает в шутку ругать девочку:
