Я приступил к варке кофе. Гостиную отделяла от кухни спальня и, чтобы мы могли продолжать наш разговор, Китти села на кровать в спальне. Когда мы оказались в доме, разговор приобрел другой оттенок, мы стали говорить тише и тщательнее подбирали слова, как бы боясь ошибиться в выражении своих новых ощущений. В воздухе витало дурманящее предчувствие чего-то важного, и я даже радовался, что за приготовлением кофе можно кое-как скрыть внезапно овладевшее мной смятение. Что-то должно было произойти, но страшно было даже подумать об этом, я чувствовал, что если позволю себе надеяться, все разрушится, так и не обретя очертаний. Потом Китти совсем затихла и не говорила ничего целых полминуты. Я продолжал суетиться на кухне, открывал и закрывал холодильник, доставал чашки и ложки, наливал молоко в сливочник и все такое. Ненадолго я повернулся к Китти спиной и не успел опомниться, как она встала с кровати и вошла в кухню. Не говоря ни слова, она подкралась сзади, обвила меня руками за пояс и прижалась щекой к моей спине.
— Кто там? — спросил я с притворным удивлением.
— Это Повелительница драконов, — отозвалась Китти. — Она хочет взять тебя в плен.
Я поймал ее руки, едва скрывая дрожь от прикосновения к ее гладкой коже.
— Боюсь, что я уже у нее в плену.
На минуту повисло молчание, потом Китти сильнее сжала меня.
— Я тебе хотя бы капельку нравлюсь, а?
— Больше, чем капельку. Ты же знаешь. Гораздо больше, чем капельку.
— Ничего я не знаю. Я так долго ждала, чтобы хоть что-нибудь узнать.
Дальше все было как в сказке или в мечтах. Я понимал, что это наяву, но в то же время это было лучше, чем явь, скорее, то, чего я ждал от яви и чего до сей поры никогда не испытывал. Страсть кипела во мне лавой, но дать ей выход мне удалось только благодаря Китти. Все повиновалось ее реакциям, нежным намекам и уверенным движениям, ее свободе и естественности. Китти не стеснялась самой себя, она жила в своем теле безоглядно и спокойно. Может, это как-то связано с тем, что она танцевала, но скорее наоборот: она любила свое тело, и это давало ей уверенность в танце.
Мы провели так несколько часов в надвигающихся сумерках в квартире Циммера. Несомненно, этот день один из самых памятных в моей жизни, и сейчас я уверен, что именно в тот день все во мне переменилось. Я имею в виду не только секс или страсть, но крушение внутренних преград, землетрясение в эпицентре моего одиночества. Я так привык жить один, что и не представлял подобной перемены. Я так замкнулся в своем мирке, и вдруг — совершенно непонятно, почему — эта прекрасная китайская девушка явилась предо мной, словно ангел из другого мира. Невозможно было не полюбить ее, невозможно было не перемениться, когда она оказалась рядом.
После того дня жизнь моя стала более определенной. Утром и днем я работал над переводом, а по вечерам спешил на свидание с Китти, обычно где-то в центре Нью-Йорка между Колумбийским университетом и Джуллиардом. Если в чем-то и были тогда проблемы, то лишь в том, что мы редко могли оставаться наедине. Китти жила в общежитии в комнате на двоих, а в квартире Циммера не было двери между спальней и гостиной. Даже если бы дверь была, я и подумать не мог пригласить туда Китти. Зная о том, как Циммер переживает разлуку со своей любимой, я не осмелился бы привести Китти и мучить его, заставляя слушать наши вздохи и томительные стоны из соседней комнаты. Раз или два соседка Китти отлучалась, и мы, пользуясь случаем, испытывали прочность узкой кроватки Китти. Иногда нам удавалось встречаться в пустых квартирах. Сценарии наших встреч прорабатывала Китти, она договаривалась со своими приятелями и приятелями приятелей, чтобы они пустили нас к себе на несколько часов, пока их не будет дома. Во всем этом было что-то унизительное, но в то же время захватывающее: элемент опасности и непредсказуемости еще больше подхлестывал наши страсти. Мы проделывали такие штуки, что теперь я сам поражаюсь, рисковали так отчаянно, что запросто могли попасть в самые неприятные ситуации. Однажды, к примеру, мы остановили лифт между этажами, и пока разгневанные жильцы кричали и лупили по дверям лифта, я спустил с Китти джинсы и трусики и языком довел ее до оргазма. В другой раз мы заперлись в ванной на какой-то вечеринке и развлекались на полу, не обращая ни малейшего внимания на возмущение других, выстроившихся в очередь, чтобы посетить туалет. Это был какой-то эротический мистицизм, тайная религия, в которую были посвящены только мы двое. Весь тот ранний период нашей идиллии нам стоило лишь взглянуть друг на друга, чтобы загореться желанием близости. Как только Китти оказывалась рядом со мной, я начинал думать о сексе. Я не мог оторвать рук от нее, и чем больше я узнавал ее тело, тем больше хотелось прикасаться к нему. Раз мы зашли так далеко, что пустились в любовные игры прямо в раздевалке после танцевальной репетиции Китти, сразу как только все вышли. В следующем месяце ей предстояло выступать, и я старался приходить на все ее репетиции. Смотреть, как танцует Китти, было почти так же упоительно, как обнимать ее, и я следил за ее движениями не отрываясь. Мне нравились ее танцы, но в то же время я их не понимал. Танец вообще был для меня чем-то абсолютно недоступным, его невозможно было описать словами, и мне оставалось просто молча сидеть и предаваться созерцанию дивных, совершенных движений.
В конце октября я справился с переводом. Через несколько дней знакомая Циммера расплатилась с ним за работу, и он в тот же вечер пригласил нас с Китти поужинать в «Храм Луны». Ресторан выбрал я, больше ради его символической привлекательности, чем ради качества пищи, однако ели мы вкусно, поскольку Китти обращалась к официантам на мандарине и ухитрялась заказывать блюда, которых не было в меню. Циммер был в тот вечер в ударе и болтал о Троцком, Мао и теории перманентной революции… В какой-то момент, помню, улыбнувшись счастливой улыбкой, Китти положила голову мне на плечо, и мы откинулись на подушки нашей кабинки. Дэвид продолжал свой монолог, а мы кивали, соглашаясь с его способами разрешения всех противоречий человеческого существования. В тот миг я был на седьмом небе от счастья, опьяняющей радости и спокойствия, как будто мои друзья пришли сюда отметить мое возвращение в мир живых.
Когда убрали со стола, мы вскрыли наши печенья-гаданья и стали изучать их с дурашливой серьезностью. Как ни странно, свое предсказанье я помню, будто держу бумажку в руках. В нем говорилось: «Солнце — прошлое, Земля — настоящее, Луна — будущее». Как потом оказалось, мне пришлось еще раз столкнуться с этой загадочной фразой, и, оглядываясь назад, я подумал, что, случайно получив ее в «Храме луны», встретился с не понятым мною предостережением. Еще не зная зачем, я сунул маленькую записку в бумажник и проносил там последующие девять месяцев, а наткнулся на нее, когда уже совершенно о ней позабыл.
На следующее утро я начал искать работу. В тот день ничего не выгорело, и следующий был таким же бесплодным. Сообразив, что газетные объявления мне не помогут, я решил отправиться в свой университет и попытать счастья в студенческом бюро по трудоустройству. Как выпускник я имел право на такую услугу, к тому же бюро привлекло меня тем, что за нее не надо было платить. Через десять минут я заметил ответ на свой запрос — он был отпечатан на библиотечной карточке и прикреплен в нижнем углу доски объявлений. Написано там было следующее: «Пожилой джентльмен-инвалид ищет молодого человека на роль компаньона. Обязанности: ежедневные прогулки и несложная секретарская работа. Пятьдесят долларов в неделю плюс проживание и пансион». Последнее меня сразу привлекло. Я смогу не только самостоятельно зарабатывать, но и уйду, наконец, из квартиры Циммера. Больше того, я переберусь на угол Уэст-энд Авеню и 84-й улицы, то есть буду гораздо ближе к Китти. Получалось просто превосходно, пускай сама по себе работа не ахти что, о ней длинных писем домой не напишешь. Тем более удачно, потому что дома у меня не было.
