1
Конечно, у Белого Халата много слов. Еще и еще он впаривает мне про классический «сатириаз». Который уже в шаге от меня!.. Что я «сатирмэн». Что я лунный старик… И даже с прямолинейной невежливостью проскользнуло «старикашка-сатир». Под старость, мол, такое бывает. (Если сейчас же не подлечиться!.. Крыша едет… Ах, ах! Опасно!..) Да пусть его болтает… Работает!.. Врач вправе перетасовывать свои ученые слова. Но я вправе им не поддаться… Жизнь – это капитал. Я ее прожил… Могу себе позволить мягкий, тихий распад.
Белый Халат, конечно, спокоен и нацеленно внушает пациенту хотя и разжиженный, но стойкий страх. Аура страха. Пациент сидит… Замер… С врачом пациент, так уж повелось, – по разные стороны стола. Совсем по разные!.. На стенах диаграммы… Картинки… Даже живопись… Все, чтобы произвести побольше этого разжиженного вежливостью стойкого страха. Но пациент – это я. И я подшептываю себе, что я всего лишь неадекватен. И что мой случай легкий. Легчайший!.. И меня не загипнотизировать картинками на стенах.
Однако как воинственно мне сейчас думается, сидя в его кабинете! Сидя напротив Белого Халата… Я, мол, в эти минуты держу грандиозную оборону… Тысячи и десятки тысяч стариков, сидящие в кабинетах и обмирающие сейчас от страха. Бедняги!.. Я за всех нас! Надо держаться… Мы – люди. Надо биться за свое сознание. На нашем бесконечно растянувшемся фронте… Держаться, потому что борьба… И пусть врачи когда-нибудь скажут – этот Петр Петрович Алабин был всего лишь старикашка, но зато какой!
– И последний на сегодня вопрос, Петр Петрович… Начало… С чего и как – конкретно – у вас началось?
Он меня выспрашивал уже третий день.
– Что началось? (Я вдруг становился тупым. Устал…)
– То, о чем мы с вами говорим.
А я едва не переспросил – да, да… ясно… так о чем мы?
– То, о чем мы с вами говорим третий день. Ночные вылазки… То самое, Петр Петрович, ради чего вы сюда к нам пришли.
Я промолчал… Я?.. Ради чего?.. Но я же не больной. Мой случай, вы, доктор, сами эти слова сказали, легчайший… И если честно, я пришел сюда, к вам (в отделение психологии и психиатрии), из несколько запоздалого стариковского любопытства. Из любопытства… Ну и чтобы на людях немного побыть. Старику с людьми хочется!
Ну и чтобы немного в себе покопаться. Порассуждать о том о сем. (Отчасти из простой предосторожности.)
Голос врача Недоплёсова стал чуть жестче:
– То самое, боясь чего вы сюда пришли. С чего и как началось?
Я непонятно от чего… от усталости… завилял:
– Не помню.
Он засмеялся:
– Замкнулись?.. Понимаю, Петр Петрович… Первый стариковский соблазн… Первый! Это все равно как психиатру спрашивать женщину о первом мужчине… Вроде бы она все помнит, все знает. А слова у нее не идут… Парадоксальный и в то же время очень обычный факт ступора!
И ведь действительно слова из меня не шли. И действительно я словно бы плохо помнил.
– А все-таки, Петр Петрович, натужьтесь… Какие-нибудь подробности. Любой пустяк… Поймите: первый ваш опыт несет в себе мощную, даже сверхмощную концентрацию знания о вашей личности. Закодированного знания. Которое ни вы, ни я так сразу не выловим и не угадаем… Но если постепенно… Пошагово…
Разумеется, психолог-психиатр умел дожимать пациента. Пусть дожимает… Кто-то где-то об этом Недоплёсове говорил… Хвалил по телевизору. Советовал… А потом мой внучатый племянник Олежка (а точнее, полоумный приятель моего Олежки) рылся в Интернете. И нарыл – тоже совпадение, случайно – именно этого элитарного врачишку.
