Так получилось и с серебряным окладом, который пожертвовал церкви Григорий Стрельцов. О подарке говорили уже на базаре, интерес подогревало то, что никому, кроме отца Михаила, не было известно имя дарителя.
Стрельцов лежал на диване, смотрел на зажженные лампочки люстры и размышлял о жизни. Телефонный звонок вывел его из оцепенения. Поздние звонки, особенно когда кто-нибудь из близких лежит в больнице, пугают, несут угрозу.
Испуганно вздрогнул и Григорий Стрельцов.
– Господи, – произнес он, вскакивая с дивана и спеша к телефону.
Когда схватил трубку, прижал к уху, то услышал знакомый голос. Сердце, до этого замершее, забилось быстро и часто.
– Ты что это, Гриша, дышишь так тяжело, как паровоз на станции?
– Ой, Кузьма, – вздохнул Григорий Стрельцов, услышав голос своего приятеля.
– Чего делаешь, Гриша? Стрельцов перевел дух, немного отдышался, вытер вспотевшее лицо.
– Ничего не делаю, Кузьма, лежу на диване. Даже стакан водки выпить не могу. Хочешь – заходи, выпьем?
– Нет, Гриша, у меня другое предложение. Ты один?
– Один, конечно. Жена в Минске, в больнице.
– Понятно. Слушай сюда, – голос Кузьмы Пацука звучал как приказ. – Часика в три ночи жди меня возле старого моста. Я тебя захвачу, и сплаваем в старицу.
– Да ты что, Кузьма! Такая погода, какая рыба?
– Рыба будет, я тебе обещаю. У меня там стоят сетки.
– Сетки в такое время? – удивился Григорий Стрельцов.
– Что, думаешь, ничего не достанем?
– Конечно, ничего!
– Вот тут ты ошибаешься, Гриша. Если я говорю, что рыба будет, значит, будет. Кстати, как там твоя?
– Не очень, все по-прежнему.
– Ай, ай, ай, – с горестью произнес Кузьма Пацук.
Фальши в голосе приятеля Григорий Стрельцов не заметил, хотя и подозревал, что тот страшно обиделся на него за то, что Григорий пожертвовал оклад в церковь. С Кузьмой они были знакомы уже лет двадцать, но только после возвращения того из тюрьмы сблизились по-настоящему.
– Ну все, договорились?
– Л если дождь? – проронил Стрельцов.
– Что тебе дождь? Плащ же у тебя есть?
– Плащ есть, – согласился Стрельцов.
– Надевай плащ, телогрейку, сапоги и жди под мостом, – Кузьма положил трубку и с отвращением сплюнул себе под ноги. – Сволочь! Сука! – пробурчал он, глядя в темное ночное окно, за которым шумел дождь. – Мерзавец конченый! Урод! – эти слова, слетавшие с губ немолодого мужчины, относились к Григорию Стрельцову.
Сентябрьской ночью, сунув бутылку водки и охотничий нож с большим лезвием в карман плаща, Кузьма Пацук вышел во двор. Утро обещало быть туманным. Стояла теплая осенняя погода, дождь кончился часа два назад. Две огромные овчарки подбежали к хозяину и ткнулись носами ему в ноги.
– Что, хорошие? С собой вас не возьму, – хрипло обронил Кузьма. – Дело у меня больно важное. – Два пса понимающе смотрели на хозяина, шевеля острыми, будто вырезанными из твердого картона, ушами. – Вы тут за домом и женой присмотрите, чтобы ни одна сволочь не залезла. А я к утру вернусь.
Кузьма открыл сарай, взял два дюралевых весла, взвалил их на плечо. Подойдя к реке, мужчина тяжело вздохнул. Река была спокойная, на противоположном берегу поблескивало лишь несколько огоньков. “Все спят, а Гриша придет. Куда он денется, обязательно придет”, – укладывая весла в лодку, думал Кузьма.
Пришлось вернуться в сарай и принести мотор. Кузьма Пацук все делал неторопливо, даже медленно, но все получалось довольно споро. Мотор был установлен, замок открыт. Цепь с меланхоличным грохотом, похожим на далекий горный обвал, упала, скользя на днище лодки.
– Ну, с Богом! – пробурчал Кузьма, спрыгивая в качнувшуюся лодку и опускаясь на сиденье.
Уперевшись веслом в мостки, он оттолкнул лодку от берега, и она заскользила по черной, словно залитой сверкающей нефтью, воде. Течение немного снесло лодку. Он приладил весла в уключины, плюнул на мозолистые ладони и принялся неторопливо грести, выгоняя лодку ближе к середине реки. Там, на течении, он склонился к мотору. Тот завелся со второго раза, и Кузьма, устроившись на корме, плотнее запахнул плащ и погнал лодку вверх против течения. Река была спокойная, ветра не было.
"Что-то тумана пока нет”, – подумал Кузьма, раскуривая сигарету.
Он плыл, держа сигарету в кулаке, пряча ее от ветра. Холодный воздух веселил мужчину. Лодка быстро скользила, негромко тарахтя мотором, ее нос приподнимался над водой. За поворотом возник старый железнодорожный мост. Кузьма Пацук немного сбросил скорость и принялся вглядываться в темные, мрачные очертания. С грохотом по мосту пронесся товарняк. Казалось, что даже вода в реке мелко задрожала. Кое-где плескалась рыба. Лодка развернулась, мотор заглох, и она по инерции продолжала плыть к берегу, немного сносимая течением.
– Я здесь, – услышал Кузьма Пацук знакомый голос и увидел темную фигуру, отделившуюся от прибрежных кустов.
"А где же тебе, падла, быть?” – подумал Кузьма.
Лодка почти остановилась, не доплыв до берега двух метров. Григорий Стрельцов в высоких рыбацких сапогах медленно побрел к лодке.
– Здорово, Кузьма, браконьер чертов!
– От такого же слышу, – пошутил Кузьма, протягивая для рукопожатия свою тяжелую ладонь.
Григорий занял свое обычное место на носу.
– Где ты сети ставил?
– На старой заводи.
Григорий присвистнул. До заводи было, по меньшей мере, километров шесть, да и то если идти по берегу. А по реке выходило и все восемь.
– Что, ближе нигде поставить не мог?
– Мог и ближе, да возле города рыбы нет, да и рыбнадзор шастает, нарваться можно. А пить с ними, делиться рыбой у меня нет никакого желания.
– Оно и правильно, – сказал Григорий, вытряхивая из пачки сигарету.
Подобные ночные рыбалки были делом нередким, так что Григория Стрельцова предложение Кузьмы ничуть не насторожило. Ездили они ставить сети и весной, когда рыба шла на нерест, и летом, в заросших травой старицах и заводях, и даже поздней осенью, когда по реке уже плывет шуга. Последнее время поездки использовали как прикрытие для поиска клада.
Туман возник абсолютно неожиданно, едва Пацук выплыл за черту города. Он был густой, лодка буквально проваливалась в него и через пару минут вновь выскакивала. Мужчины с удивлением поглядывали друг на друга.
– Как вата, – шептал Григорий Стрельцов.
– Ты лучше, Гришка, расскажи, как там твоя женка?
– Я уже столько денег, Кузьма, извел на ее лечение, а толку никакого. Коньяки врачам покупал и доллары хирургам давал, и шоколадки, и конфеты. В общем, денег на нее ухлопал – машину новую купить можно.
