На светофоре на пласа де Лима горит красный, такси остановилось. В нескольких метрах от шофера возвышаются бетонные стены, огромная раковина стадиона Сантьяго Бернабеу, внутри которой сейчас играет славная команда. Ее не видно. И не слышно — из-за пассажира.
Шофер опускает стекло. Федерико закрывает компьютер. Загорается зеленый, такси медленно трогается, и вдруг вот он, долгожданный гул, дружный рев поднимается со стадиона, из большого разинутого рта, рупора на всю округу, а шофер не знает, что это гол, грубое нарушение или спорное судейство.
— Ладно, включайте ваше радио, раз вы такой фанат.
— Спасибо, сеньор.
Комментаторы согласны с судьей: пенальти не было, зачем свисток? Счет по-прежнему один-один.
На следующем светофоре зеленый, и такси, перестраиваясь в потоке машин, подъезжает к стеклянному зданию, пять этажей которого занимает редакция «АВС». Федерико расплачивается, щедро дав на чай, делает два шага по тротуару, и охранник у входа с ухмылкой спрашивает его, неужто он уже разбил свой «лотус».
— Да вот, неудачно припарковался, полиция увезла, пришлось взять такси.
Охранник — рука на ремне, — жизнерадостно хохотнув, хлопает его по плечу. Федерико входит внутрь.
II
В лифте Федерико смотрит на себя в зеркало, поморщившись, отворачивается и видит в маленькое окошко кабины, как проплывают этажи. Четвертый, пятый, шестой. Перед каждым этажом, выставив вперед палец, словно отдавая команду, Федерико произносит номер, и этаж, неизменно и пунктуально, повинуется ему. Седьмой, восьмой. Девятый, он приехал. Так же рукой он приказывает автоматическим дверям открыться. Широко шагает, выходя из лифта, сразу сворачивает налево по синему ковру коридора, сумка с ноутбуком покачивается в правой руке, он на ходу здоровается с людьми в кабинетах, которые работают при открытых дверях, и добирается до своего кабинета. Связка ключей всегда лежит в кармане его брюк, и, когда он лезет за ней, низ брючин и жесткие складки приходят в движение, поглаживая кожаные ботинки на деревянных каблуках. Он поворачивает ключ, резко опускает ручку, толкает дверь и чувствует, открыв ее, непривычный запах табака. По обыкновению Федерико закрывает за собой дверь, прежде чем зажечь свет. Пока неоновые трубки мигают в нерешительности загореться или погаснуть, — Федерико, стоя спиной к своему столу в углу между закрытой дверью и стеной, где крючки, снимает пальто, вешает его и — рука еще скользит по кашемиру — оборачивается и видит в свете наконец-то решивших зажечься неоновых ламп высовывающиеся из-за большого офисного кресла, повернутого к стене, две ноги, синие брюки, черные носки, черные кожаные ботинки на каучуковой подошве. Над спинкой офисного кресла поднимается к неоновым лампам сигаретный дым.
Не впервые в кабинет Федерико Гарсия является незваный гость. Даже дома, в его квартире на калье Коэльо, это случалось пару раз. Так что Федерико не пугается, и мозг его продолжает спокойно и эффективно работать. Вслух, но негромко, чтобы не услышали в коридоре, он говорит:
— Каучуковая подошва: чиновник.
Голос из-за кресла:
— Ага!
— Такая мизансцена: легавый.
— Ага!
— Или по крайней мере, кто-то строящий из себя легавого. Значит, легавый-простак или друг, который хочет пошутить.
— Ага!
— Играем в угадайку дальше? Повторяю: или парень, который мнит себя Аль Пачино, или парень, который забавляется, строя из себя Аль Пачино. Первый вариант: это легавый, и, учитывая сегодняшние события, это… вы! Лейтенант Бедельман!
Из-за кресла никакого ответа. Ноги, ботинки, брючины чуть подрагивают.
— Или второй вариант: это друг, старый кореш, ведь играть со мной такие шутки, вместо того чтобы послать эсэмэску, — это надо быть старым корешем. Но у меня нет корешей, которые носят кожу на каучуковой подошве. (Надеюсь, я никого не обидел.) Кореш, которого я давно не видел? Или который может даже вырядиться?
Нога, брючина и ботинок, высовывающиеся из-за кресла, дергаются все сильней.
— Я вижу, кореш смеется или сдерживается изо всех сил и вот-вот прыснет.
После паузы:
— Лейтенант Бедельман? Нет? Тогда… Альваро? Старина Альваро! Нет?
С громким американским смехом кресло разворачивается, и двое мужчин смотрят друг на друга.
— Эдвард! Эдвард! Ущипни меня, скажи мне, что это сон! Как ты здесь оказался? Обнимемся, старый чертяка!
— Федерико! Ты знал, что я в Мадриде?
— Откуда? Ты ж никогда не сообщишь! Каналья!
— Ага, у меня здесь выставка.
— Но как ты сюда вошел, а? Подмазал секретарш?
— Угу.
— Серьезно?
— Я им все объяснил, показал фотографии, где мы с тобой вместе в Оксфорде. И они на это клюнули? Мы ужасно хохотали, и они согласились запереть меня здесь при условии, что я оставлю им одну фотографию.
— А что тут смешного?
— Это та, где мы играем в карты, в дым пьяные, на кухне моей тети.
— Черт!
— Ты помнишь?
— Где мы голые?
— Угу.
— Ну ты даешь! Завтра ее увеличат и расклеят по всем коридорам. А тебе смешно.
У Эдварда занятная манера смеяться. Рот открыт в широкой улыбке, глаза навыкате, лицо неподвижно, а губы как бы натянуты на круглые ровные зубы.
— А что ты мне устроил, спятить можно, я просто обалдел.
— Да я заходил с утра, мне сказали, что ты будешь вечером.
Эдвард расстегивает ремень, пуговицу и спускает брюки. Расшнуровывает ботинки, снимает их и переступает через штанины. Сидя в одних трусах — голые ноги в рыжей поросли, — и носках, он поворачивает голову к Федерико, показывая на брюки и ботинки:
— Прикинь, как я подготовился?
— Умно, ничего не скажешь. Я купился.
— Конечно, в моих обычных шмотках не сработало бы. А кто такой этот Бедельман?
— Да легавый один нарывается. Я хочу уделать его в сегодняшней статье, думал, он пришел торговаться.
— Отлично.
Эдвард уже надел свои широкие красные брюки и сине-бело-красные кроссовки.
— А Альваро — это кто?
— Старый кореш. Ты его не знаешь? Я ведь наверняка тебе о нем говорил. Друг детства. Надо же, вот сейчас о нем вспомнил… Сто лет его не видел. Слушай, Эдвард, давай по… Хотя ты, америкашка, наверно, уже поел.
— Нет, я подстраиваюсь под здешнее расписание. У меня живот подвело, но я еще не ужинал.
— Тогда поужинаем сегодня вместе. И я все-таки позвонил бы Альваро. Пусть сегодня будет вечер друзей, настоящих корешей, а не паблик рилейшенз, соберу уж всех. Идет?
