Дождь за окном начал утихать. И мне вдруг ужасно захотелось вдохнуть полной грудью влажный воздух, ощутить на своей коже прохладное прикосновение влаги и коснуться рукой дрожащих капель на листьях дерева. Как раз перед нашим балконом росла развесистая липа, и если немного податься вперед, то можно дотянуться до ее ветвей. Обожаю это «последожье» — мой авторский неологизм, по аналогии с «послевкусием». Как легко дышится и живется в эти минуты! Я осторожно выползла из постели, стараясь не разбудить мужа. Уже второй раз за это время я покидаю среди ночи супружеское ложе и устремляюсь на балкон, к ночи, к звездам. Я накинула халат, висящий на спинке стула, и вышла на балкон…
Воздух и в самом деле был чист и свеж, как слеза ребенка. Фи, какое пошлое сравнение! Я потянула носом и слегка свесилась с балкона.
— Похоже, теперь вы решили прыгнуть с балкона вниз? — услышала я знакомый насмешливый голос.
— Вы ошиблись, — стараясь попасть ему в тон, так же спокойно и насмешливо произнесла я, — если бы я решила покончить с собой, то выбрала бы другой способ.
— Какой же? Можно узнать?
— Я отправилась бы в море на белоснежной быстроходной яхте и спрыгнула бы с нее в бушующие лазурные волны.
— Красиво, — оценил он. — Вот только моря здесь нет, да и с яхтой проблемы. Хотя могу предложить лодку.
— Спасибо, я подумаю над вашим предложением, — ответила я.
— Держу пари, что вас разбудил дождь, а выманило наружу желание насладиться влажным воздухом, — вдруг сказал он.
— Да, так и было, — немного приврала я. — Я проснулась от стука капель по стеклу. Они так громко стучали, словно молоточки. А потом решила выйти подышать воздухом. Я люблю время, когда проходит дождь. Сразу так легко дышится. Жаль, что в Москве это не так остро чувствуется. У вас в городе все по-иному.
— Вам нравится наш город? — спросил он.
— Да, очень. — Я была искренна. — Он такой зеленый, чистый и уютный. — И безо всякого перехода добавила: — Знаете, Александр Владимирович, я, кажется, поняла, почему вы сразу после смерти той девочки увлеклись плаванием и даже записались в секцию. Я сейчас лежала, думала об этом.
— И почему же?
— Мне кажется, что таким образом вы пытались избавиться от зарождающегося страха перед водой и вообще перед смертью. Вы хотели быть сильнее его, победить страх еще в зародыше. Победить страх страха.
Я замолчала, понимая, что сморозила глупость. Надо же, в голове все так четко и красиво сложилось, а мысли ясно выразить не могу, одолело косноязычие. Но, как ни странно, он понял, что я имею в виду.
— Возможно, вы правы, Маша. Так все и было. Кстати, как насчет уроков плавания, не передумали? Как раз послезавтра у меня свободна первая половина дня, и я собираюсь на речку. Пойдете со мной? Или уже жалеете о своей просьбе?
Как он догадался? Но отступать было поздно.
— Нет, я не передумала. Наоборот, с удовольствием попробую. Вот только неудобно отнимать у вас время, ведь вы, наверное, очень заняты.
— Ничего, время найдется. К тому же я сам обожаю плавать. Весьма полезно для поддержания формы.
— Вы и так в отличной форме, — неожиданно для самой себя отвесила я комплимент.
— Спасибо, — усмехнулся он.
— Паша говорил, что вы серьезно занимались борьбой и даже достигли высоких результатов?
— Да, было дело. Занимался самбо и дзюдо. Получил мастера спорта, участвовал в разных соревнованиях и даже побеждал. Мне прочили неплохое будущее.
— Почему же не пошли дальше?
— Трудно сказать, — он пожал плечами. — Занятия спортом, особенно профессиональным, требуют максимум отдачи, и ни на что другое времени уже не остается. Я выбрал другой путь. Но не жалею об этом. Спорт мне многое в жизни дал. Это ведь не просто борьба, физическое воздействие, это целая философия, образ жизни. Здесь очень важна и духовная сторона.
— А Пашку вы заставили пойти по вашим стопам?
— Я никогда ничего его не заставлял делать. Он всегда выбирал сам, чем хочет заниматься. Даже в раннем детстве.
— Я неточно выразилась. Я хотела сказать, заразили его этим увлечением, посоветовали.
— Я рассказывал ему об этом виде спорта и показывал некоторые приемы. Он заинтересовался и решил записаться в секцию.
— Но недолго там пробыл, насколько я знаю.
— Да, хотя у него и были определенные успехи. Но он решил уйти, потому что понял, что это не для него. Начал заниматься физикой.
— Пашка молодец, он один из лучших студентов на своем факультете, — неожиданно горячо заверила я. — Его все преподаватели обожают. И девушки тоже. А я его очень люблю, и он меня тоже. — Не знаю, зачем я произнесла последнюю фразу?
— Нисколько в этом не сомневаюсь.
Мне показалось, что в голосе моего собеседника прозвучала насмешка.
Но скорее всего мне просто почудилось.
— Скажите, Александр Владимирович, — неожиданно решилась я задать волнующий меня вопрос, — а эта женщина, медсестра, которую недавно жестоко убили… кого-то подозревают в убийстве? Наверное, это сделал маньяк, да?
Он не стал спрашивать, откуда мне это известно, наверное, и так догадался и, слава богу, не сказал, что это не мое дело.
— Маньяк, какой смысл вы вкладываете в это определение?
— Маньяк, серийный убийца, так обычно говорят. Это человек, который совершает убийство ради самого убийства, не преследуя при этом никакой выгоды. Потому, что не может не убивать, или потому, что убийство доставляет ему удовольствие. — Я вспомнила, что читала или смотрела на эту тему.
— Или потому, что его влечет смерть, он очарован ей, очарованный смертью… Или боится ее, и этот страх движет им, заставляет лишать жизни других.
— Снова страх?
— Да, как и везде. Но не только страх.
— А что еще? Почему человек убивает? Что заставляет его это делать?
— Человека никто не может заставить что-то делать, если он сам этого не захочет. В любом случае, у него всегда есть выбор. А что касается убитой женщины, то пока рано что-либо говорить. Ее нашли в овраге, недалеко от церкви. Сильно изуродованной. Кто это сделал, пока неизвестно.
— Но вы все же не исключаете версию, что это был маньяк, да?
Он молчал так долго, что я решила — он не хочет отвечать.
Но неожиданно он сказал:
— Возможно, он сам себя таковым не считает.
— А кем же он себя считает?
— Сверхчеловеком, божьим избранником? Тем, у кого пустота поселилась в сердце и чей разум омрачен тьмой, — понизив голос, нараспев произнес он.
— Что? — растерялась я. — Что это значит?
Он не ответил, словно не расслышал мой вопрос, немного помолчал и вдруг изменившимся голосом, так не похожим на его обычный холодный и уверенный тон, произнес:
