кругом отдыхают, я вынужден буду работать. Крутиться возле этого треклятого бара?!»
До открытия «Трех медведей» оставалось три часа. За это время нужно было успеть многое: вдоволь накататься, наесться и повеселиться. Три жалких часа на всё про всё.
Как и опасался, центр поселка оказался забит людьми, словно все Красильницкое решило собраться в одном месте. Разодетая толпа шумела множеством голосов: кто-то надрывно кричал, затерявшись в живом потоке, другие смеялись и веселились, третьи яростно торговались, пытаясь сбить цену.
- А я вам говорю – не гоже девушке в открытом платье по людному месту гулять, - гундел над головой старческий голос. - Ни одна авраамическая религия подобного бесстыдства не допускает.
- И что же прикажете, Иван Денисович, теперь дома сидеть, - пытался возразить юный девичий голос. Дребезжащий от возмущения, он готов был сорваться в любой момент, однако невидимый Иван Денисович словно не замечал этого.
- Хоть бы и дома. Нет ничего плохого в том, чтобы большую часть времени находится под присмотром родителей.
Что ответила старику взвинченная барышня, не узнал. Толпа внезапно подалась вперед и меня потащило в сторону бетонной чаши фонтана. Оставалось лишь быстро перебирать ногами, чтобы не упасть и не оказаться в луже грязи. Многочисленные спины непроходимой стеной окружили меня, не давая возможности оглядеться. До чего же тяжело быть ребенком в мире взрослых. Я даже подпрыгнуть не сумел, будучи зажатым со всех сторон.
Масленица обещала стать лучшим днем в году. Самым праздничным и самым веселым, а что по итогу? Уперли физиономией в чью-то мокрую дубленку? Слезы обиды горькой пеленой застили глаза. Захотелось завыть от накатывающей волны отчаянья. Ну почему жизнь так несправедлива? Захотелось стиснуть кулаки и затарабанить по спине впереди стоящего. Я понимал, что дядька в дубленке не виноват, что никто не виноват, но разве от этого легче?
Единственно, что оставалось – это молиться. Голова сама собой запрокинулась к серым тучам, которую неделю скрывавшим синее небо. Ссохшиеся губы разлепились, готовые пробормотать зазубренный до автоматизма «Отче наш», и вдруг случилось чудо. Уж не знаю, что послужило тому причиной: милость ангелов или открытие вторых врат, но людская стена вдруг расступилась, дав возможность спокойно вздохнуть. Я снова свободен!
До ушей донеслись голоса, зазывающие прокатиться на карусели и отведать сладких блинчиков с ванилью. О да, я этого хотел! Я хотел всего и сразу! Услыхав манящую музыку аттракциона, бросился в одну сторону и тут же уперся в длинную очередь.
- Куды п-прешь, мелюзга!? Не вишь, з-здеся люди стаять, – дыхнула перегаром раскрасневшаяся морда.
Цепочка людей вытянулась аж до самого конца торгового ряда. Минут тридцать придется отстоять, не меньше.
Попрыгав на месте от волнения, я рванул в сторону лязгающих от попадания пулек мишеней, но и тут ждало разочарование. Из-за столпившихся к тиру было не подступиться. И что самое обидно, большинство из них - обычные зеваки, пришедшие поглазеть, да отпустить пару острот по поводу меткости соискателей главного приза.
Я попытался протиснуться, но чужая рука сильным толчком отправила обратно. Пришлось быстро засеменить, чтобы не упасть на задницу. Ах ты ж, козлина такая! Думаешь, здоровенным вымахал, значит все можно?! Взгляд отыскал валяющийся под ногами камешек. Я уже собирался подобрать его, когда разглядел выбритые баки обидчика. Это был стригун - наглый и уверенный в собственной силе, с торчащим огрызком зубочистки в зубах. Он отмахнулся от меня не глядя, словно от надоедливой мухи. И от того становилось только обиднее. Я ничего не мог поделать: ни со стригой, ни с толпой, веселым хохотом встречающей каждый неудачный выстрел. Даже метнуть комок грязи в спину и тот не мог. Уж слишком много народа собралось вокруг – не сбежать.
Развернувшись, я побрел в противоположную сторону, откуда доносился ароматный запах блинов. Ну хоть здесь повезло. Правда, ради этого пришлось потолкаться, оттоптав чужие ботинки, а у самого прилавка поднырнуть подмышку упитанного дядьки. Зато в награду мне достался блин с начинкой из курицы и стаканчик вишневого компоту. Перекусив на скорую руку, я бросился на звук гудящего паровозика, тянущего вагончики с детворой. И как только он маневрирует, в этакой-то толчее?
Ноги несли вперед, вслед за громыхающим составом. Я бы обязательно его нагнал, но тут дорогу перегородил киоск с пирожками. Разве можно отказаться от лоснящихся беляшей? Пока капал жиром на штаны, пока вытирал перепачканные руки о деревянную стойку – паровозик укатил. И что дальше?
Я занял очередь на качели, но казавшаяся небольшой очередь за пару минут увеличилась в разы. Стоявший впереди студент занял место для целой компании, а к девушке по соседству примкнули знакомые и знакомые знакомых.
Время неумолимо бежало и в итоге единственным местом, куда успел попасть, оказалась комната смеха. Была ли в том ирония судьбы? Я бродил от одного кривого зеркала к другому, но так и не смог улыбнуться.
«Это должен был стать самый счастливый день в году», - думалось мне, когда разглядывал постную физиономию в отражении. Тоскливая мысль крутилась и крутилась в голове заезженной пластинкой. Я попытался было избавиться от нее, но увы… проще выиграть в лотерею, чем перестать думать о празднике, находясь в его эпицентре. Никакого катания на пони, никакой карусели и веселого паровозика. А что хуже всего, не увижу полыхающую пламенем Матрену. Сколько раз представлялось, как будет гореть гигантская соломенная кукла, и на тебе…
Лукич словно специально выдумал занятие на Масленицу. Две недели ничего не поручал и вдруг аккурат в разгар самого праздник. Иди-ка ты покрутись возле «Трех медведей», пока другие будут гулять и веселится.
А может схитрить? Сказать, что до ночи дежурил у бара, а самому остаться здесь? Искушение было велико, но я не хотел рисковать новой жизнью. Не в тот момент,
