половину улицы застелил!
— Позвольте закончить! — Стефан изумленно посмотрел на беснующихся купцов. — Я же еще не сказал, чем будет заниматься новая компания.
— Это неважно! — высказал общее мнение пожилой бородатый грек. — Мы уже увидели, сколько зарабатывают ваши пайщики на сахаре и хлопке! И понимаем, сколько они будут зарабатывать в будущем! Мы согласны!
— Тогда я продолжу, — спокойно ответил Стефан. — Казна выставит на аукцион сорок девять долей в Нубийской торговой компании. Одна доля в руки. Минимальная цена одной доли — четыреста солидов. Пайщики сахарной и хлопковой компаний допускаются к торгам в последнюю очередь. Перекупать доли у других купцов нельзя. У казны преимущественно право на выкуп паев.
— Плевать, — ответил тот же купец. — Мои сыновья подадут заявку. Они тоже купцы, и ведут дела отдельно от меня.
— А что, так можно было? — взвыли менее догадливые товарищи, которые не додумались до этого решения в прошлый раз.
— Это не запрещено, — ответил, подумав, великий логофет. — Итак. Нубийской торговой компании будет дано право вести дела с королевством Аксум сроком на сорок девять лет. Аксум — это золото, рабы, слоновая кость и дерево.
— И кофе! — выкрикнул кто-то.
— Увы! — развел руками Стефан. — Но в ближайшие лет десять… или двенадцать этот товар для нас недоступен. На него уже выдана привилегия. Придется подождать, почтенные.
— Жена всю плешь проклевала, сиятельный, — смущенно ответил купец. — Подай, говорит, мне тот самый «Рассвет Сокотры», который сама Одила Лотаровна по утрам пьет. А он кусается! Его из Аравии в Братиславу везут, а из Братиславы — сюда! Он же как чистое золото стоит!
— Я напишу почтенному Константину, — усмехнулся Стефан, — чтобы часть зерна обжаривали здесь. Думаю, он мне не откажет. Итак, торги пройдут на следующей неделе, почтенные. В пятницу, в полдень.
Купцы низко поклонились и потянулись на выход, оживленно обсуждая новые перспективы. До них уже донеслись слухи о том, что несколько аксумских князей восстало против тамошнего негуса. И каждый из них искал покровительства римского цезаря, который пока обдумывал поступившие предложения. Стефан же склонялся к тому, что два Аксума для Египта куда выгоднее, чем один. Хотя три будет еще лучше, и он вовсю работал над этим. Этим странам понадобится оружие и зерно, а взамен они дадут то, что у них есть — золото с севера страны и слоновую кость — с юга. Стефан уже и мануфактурку подумывает поставить, чтобы работали в ней искусные резчики. На одних только шахматных фигурках озолотиться можно.
Его размышления прервал удар в дверь, которая распахнулась с треском.
— Деда! Деда! Мы антилопу взяли! — четырехлетний Александр, сверкая глазенками, залез к нему на колени. Там он, сбиваясь с пятое на десятое, начал рассказывать про охоту, про Тугу и Вугу, которые не оплошали, и про то, как метко стреляет мама. Иному воину впору. А Стефан, который ворошил его непослушные волосы, млел от счастья, почти недоступного обычному евнуху. Он обнимал того, кто любил его всем своим детским сердцем. Любил искренне и беззаветно. Может быть поэтому Стефан стал таким, каким стал? Ведь он, лишенный плотских страстей, живет для блага страны и ее людей. Ему не унести в могилу золото, а значит, и незачем его копить. Каменное сердце раба императора растопила любовь родных, сделав его непохожим на остальных, ожесточившихся в своем вечном одиночестве.
В открытую дверь заглянула двухлетняя Екатерина, которую привела за руку Юлдуз, и девчонка, возмущенно пискнув, тоже полезла обниматься, сделав счастье Стефана почти абсолютным. Два детских сердечка бились рядом, а он чувствовал их тепло. Тепло, недоступное никому из тех, с кем он годами трудился бок о бок в архиве императорской канцелярии. Скупая слеза пробороздила щеку великого логофета, и только удар маленького кулачка вернул его на бренную землю.
— Дед, ты чего не слушаешь! — обиженно сказал Александр. — Я же тебе про охоту рассказываю!
— Слушаю, мой хороший, слушаю, — еще крепче прижал к себе детей Стефан. — Рассказывай дальше!
— Папа! — требовательно пискнула Екатерина и вопросительно посмотрела на него. — Папа!
Она, как и ее брат, больше походила на мать-степнячку, чем на словенку. Густые, почти черные волосы переливались на солнце искорками, а раскосые карие глазки смотрели требовательно и жадно. Екатерина отца любила. Любила так, как могут только маленькие девочки, и никто больше.
— Папа уплыл в Тергестум, моя птичка, — Стефан поцеловал малышку в нежную щечку. — Там дед Само расскажет ему, за кого ты пойдешь замуж. И еще много чего расскажет. Он скоро вернется и привезет тебе подарки.
* * *
Три недели спустя. Тергестум. Префектура Истрия.
Тергестум, бывшая захолустная дыра, а теперь морские ворота Западной империи, походил сейчас на кипящий котел. Умиравший без торговли и ремесла городок разорвал путы старых стен и шагнул так широко, насколько смог. Прямые улицы, расходившиеся лучами от его ворот, образовали новые кварталы, где кто только ни селился. И иудеи, которые до сих пор понемногу переезжали из Анатолии, и словене, и даны, и даже несколько персов-огнепоклонников. Но в последние пару лет особенно много было моряков из Газы, Кесарии, Бейрута, Триполи и Сидона. Их император Самослав скупал на корню сотнями, давая подъемные и строя им дома. Он спешил, ведь пока у власти халиф Умар, не понимавший моря и его преимуществ, это еще возможно. Как только на смену ему придут более прагматичные люди, это окошко закроется. Всех не вывезти, конечно, но стараться нужно. С предгорий Альп шли плоты в сторону фриульской Аквилеи. А оттуда их переправляли морем на верфи Тергестума. Гигантские кучи бревен сушились под навесами не менее двух лет, и только после этого попадали на лесопилку и к корабелам.
Эпархом города тогда еще князь Самослав назначил главу местных куриалов, которым землю предков не вернули, но зато позволили первыми захватить многие ремесла и промыслы. Да и пустующие земли отдали в аренду. Пусть потихоньку обрастают жирком.
Тергестум напоминал муравейник. У причалов непрерывно швартовались корабли, а в порту работала гигантских размеров таверна, куда
