первом ряду затряслась всем телом в агонии. Ее лицо покраснело то ли от гнева, то ли от поднявшегося давления. Глаза были распахнуты в бешенстве и грозились полезть на лоб.
Однако мой голос все так же разносился по залу:
…жираф большо-о-й, ему видне-е-ей…
Я мазал мимо нот, но продолжал петь. Ничто не могло остановить безудержной страсти распаленного артиста.
Студенты же улыбались, и в зале начали раздаваться смешки. Похоже, такая музыка им пришлась по душе.
Впрочем, все хорошее рано или поздно заканчивается. Вот и эта песня тоже.
— Каааак?! — вороной гаркнула дородная женщина протяжно, едва лишь затихли последние строки.
— Переходный возраст, — положил я гитару на сцену, — полагаю.
— Шевалье! Ты! Чтоб ни ногой сюда! — вскочила с места дама в ярости. — Никогда! Ни за что!
— Да тут и без меня сосисочная вечеринка какая-то, — беззаботно пожал плечами я, двинувшись к выходу.
— Вон! И чтоб больше не появлялся! — никак не унималась бестия.
Впрочем, на выходе меня уже ждала группа девушек с восторженными взглядами. Рыжая перестала плакать и просто пялилась на меня с открытым от удивления ртом.
— Вот так вот, — подмигнул ей я, проходя мимо. — И рот закрой, а то ворона залетит.
Боря все так же стоял в нескольких шагах от двери. Его лицо было безэмоционально, словно маска.
— Зассал? — бросил я товарищу, поравнявшись с ним.
— Зассал, — честно признался тот, разворачиваясь в противоположную сторону.
Больше тему музыкальных занятий мы не поднимали.
— Тогда пойдем на факультет словесности? — поинтересовался я у товарища, медленно удаляясь от все еще бушующего преподавательским гневом зала.
— Да, попробуем. — зашагал рядом Борис. — Ты что выберешь? Латынь?
— Как что? — искренне удивился я. — Конечно же французский.
— У меня два вопроса, — смело заявил друг, — первый: зачем? А главное…
— Умом, Борис Евграфович, — прервал я уважительно дворянина, — Россиюшку не понять.
— Вы же, Рами́ Кристофович, — вторил мне моим же тоном товарищ, — француз.
— Борис, попрошу вас, — состроил я серьезную мину, — аршином общим не мерьте.
Мой товарищ отчего-то призадумался, так и не проронив за наш оставшийся путь ни слова.
На факультете словесности нас приняли радушно. Я легко выбрал французский. Только странно посмотрели на меня, когда я назвал свою фамилию. Впрочем, электив был взят, а остальное — мелочи.
— Кстати! — опомнился Боря, когда мы закончили оформляться. — Это тебе.
Товарищ протянул мне письмо в форме сердечка.
— Мне нравится ваша решимость, но держите свои чувства при себе, — саркастически бросил я, даже не думая брать послание.
— Это не от меня! — взревел Борис. — Девушка попросила передать, пока ты в зале пел!
— Хммм… — недоверчиво смотрел я на протянутую валентинку. — Не брешешь?
— Честное дворянское. — сквозь зубы процедил товарищ и взмахнул письмом, словно оно обжигало ему ладони. — Забери уже!
— Ладно, — взял я конвертик. — А-то тебя сейчас удар хватит.
Содержимое оказалось донельзя банальным. Какие-то чувства, долгая разлука, желание увидеться в некоем ресторане «Року» в выходные.
— Это, кстати, модный японский ресторан, — вякнул на самое ухо Боря, который, похоже, читал письмо через мое плечо.
— Тьфу ты! — дернулся я от неожиданности, — Как некрасиво!
— А что я? — невинно спросил друг. — Ты в ресторан с девушкой пойдешь, а мне в инженерный клуб.
— Борис, — уставился я в глаза аристократа немигающим взглядом, — ты ходишь на свидания, чтобы найти девушку. Я хожу на свидания, чтобы убедиться, что они не изменились. Мы с тобой не одинаковые.
Вообще-то меня больше интересовал другой вопрос: платить же должен приглашающий, верно?
Глава 7
Погожий сентябрьский денек располагал к себе с самого утра: тренировка, легкий завтрак, душ и абсолютная тишина в поместье.
Рафаэль перестал появляться в зале, поскольку понадобился в Петербурге. Так что я был по большей части предоставлен самому себе.
Аксель почти не появлялся на людях. Похоже, Беатрис взялась учить его всерьез. Зато больше никаких косых взглядов и истерик на гормональном фоне. Это я про брата, конечно.
Седрик просто исчез. Точнее особо не появлялся. Король теней недоделанный.
Слуги привыкли к моим тараканам. Мне бы, конечно, своих (слуг, а не тараканов). Этот вопрос стоит достаточно остро.
Так я и размышлял, вышагивая по коридору в мягких тапочках и шелковом халате. Все-таки есть свой шарм в богатой жизни.
Я открыл дверь и взгляду предстала знакомая комната: шкафы с книгами, широкие окна, впускающие свет, рабочее место и… босые женские пятки на моей кровати.
Спортивные
