отца, потом маму, заплаканную, но счастливую. Третьей была Ольга. Увидев, что я пришел в себя, она упала рядом с носилками на колени и разрыдалась. Все плачут, все счастливы – значит, я спасся. Это хорошо. Нет, замечательно! Но больше я в штольни ни ногой.
– Как остальные? – прошептал я, глядя на отца.
– С ними все в порядке, живы. Ты молодец, Миша. Та девушка, блондинка, что была с вами, сказала, что это ты их вывел, – отец нащупал мою руку и крепко сжал. – Мы ищем вас уже несколько дней. Алексей, руководитель одной из групп, поднял тревогу. Хорошо, что ты перед забросом и мне, и своему начальнику позвонил, предупредил о примерном времени возвращения. Но штольни занимают такую площадь… Если бы не твой звонок – не знаю, сколько бы мы вас еще искали. Владлен Измайлович уже и МЧС подключил, а толку не было никакого.
– Мы далеко забрели, – произнес я, с трудом поднял вторую руку и положил Оле на голову:
– Не реви, мышонок. Скоро я окончательно приду в себя, и тогда ты снова сможешь на меня обижаться.
– Я больше не буду, – прошептала Оля, шмыгая носом и заливая слезами мою грязную куртку.
– Мамочка…
Мама погладила меня по голове и уткнулась лицом в плечо отца. Не хочет, чтобы я видел ее слезы. Я сделал глубокий вздох и закрыл глаза. И тут в голове вспышкой возникла мысль: «Я ведь мог использовать бубенчик, но почему-то забыл о нем, хотя до задымления думал о нем постоянно…»
Если вы думаете, что на этом мои приключения закончились, то вы ошибаетесь. Ровно через месяц случилось такое, что никакой логикой и здравым смыслом объяснить было нельзя.
Глава 11
Прошел месяц после описанных выше событий. Вчера меня выписали из больницы, и я наконец смог хорошо выспаться на своем любимом диване, а не на больничной кровати. Дмитрий, кстати, находился в той же больнице, только в другом отделении. Он приходил ко мне вместе с Владленом Измайловичем. Шеф чтобы поблагодарить, ведь я, как ни крути, спас его племянника, а Дима, наверное, потому что дядя заставил. Когда я немного пришел в себя, первым моим порывом было рассказать отцу о поступке Дмитрия. Но я отбросил эту мысль. Что бы он сделал? Поругал взрослого мужика? На мой взгляд, это глупо и бесперспективно. К тому я окажусь ябедой, которым даже в детстве не был. Рассказывать Владлену мне хотелось еще меньше, чем отцу. Он слишком любит своего племянника, трясется над ним, как над каким-то сокровищем. Заявить в полицию? А какие у меня доказательства?
Я никому не сказал, что он вырубил меня и оставил умирать в штольнях. Врачи, конечно, интересовались раной на голове, но я объяснил ее падением и ударом о камень. Они вроде поверили. Что стало с Арис, я не знал. Скорее всего, скорая ее тоже отвезла в больницу. До сих пор не могу отделаться от мысли, что она очень странная девушка, словно пришедшая из другого мира. Когда я думал о ней, во мне боролось два человека: журналист Макс Невский и обычный парень Михаил Цыплаков. Первый хотел разузнать об Арис как можно больше, в основном из-за событий в «Пьяном карасе», о которых так и не смог забыть. А второй помнил сказанные этой странной девушкой слова о том, что нравится ей. И хоть холод и зуд между лопаток при воспоминании об Арис больше не беспокоили меня, переводить наши отношения во что-то большее, чем обычное знакомство, мне не хотелось. А это непременно случилось бы, прояви я к ней обычную человеческую заботу.
Лежа на больничной кровати, я вспоминал произошедшее со мной, день за днем, как монахи перебирают бусины в четках, пытаясь понять причины тех или иных своих и чужих поступков. Времени для размышлений у меня было предостаточно. Но я так и не смог понять логику некоторых поступков того же Дмитрия. Зачем он вырубил меня тогда? Из детской ревности? А может, из зависти? Теперь я уже вряд ли это узнаю. Неоспоримо одно – это путешествие навсегда оставило след в моей жизни. Мой сосед по палате рассказывал, что ночью я иногда бормочу что-то про Пушка и размахиваю руками. Мой маленький глазастый спаситель действительно часто мне снился. Я облазил весь интернет, пытаясь отыскать такого зверька, но не нашел. Больше всего, как я уже говорил, он был поход на долгопята, только больше размером, ушастый и покрытый бело-серой шерстью. Я уверен, что именно он перегрыз веревку, которой я связал Дмитрия, за что и поплатился, глупышка.
Мое первое утро после выписки началось замечательно: я принял душ, облачился в пушистый банный халат и, как обычно, подошел к окну. На улице стояла прекрасная летняя погода. Ветки кленов и лип практически не раскачивались, дрожали лишь листья, да и то чуть-чуть. Во дворе с криками бегала детвора, которая после пребывания в больнице казалась мне по-настоящему родной, а их крики абсолютно не раздражали. Не хватало только чашечки свежесваренного кофе. Я улыбнулся и пошел на кухню. И тут зазвонил телефон. На дисплее появилась фотография юной девушки с кудрявыми светлыми волосами и забавными веснушками на курносом носу:
– Макс, – раздался в трубке Олин голос. – Я уже выезжаю, через пару часов буду у тебя.
– А что в автобусные баки теперь заливают закись азота, и он теперь не едет, а мчится с огромной скоростью, как гоночный болид? – ехидно поинтересовался я.
– Я на такси, – ответила девушка и тут же обиделась, сообразив, что я сказал. – Ты не хочешь, чтобы я приезжала?
– Очень хочу, – ответил я улыбаясь. Все-таки она такая смешная, когда сердится.
Оля мгновенно успокоилась и продолжила:
– Мне тут твоя мама столько всего для тебя передала…
О да! Матушка так волновалась за меня, что первую неделю не отходила от постели. Даже неудобно было перед соседом по палате. Я ж вроде не маленький уже. Но кто может переубедить или остановить женщину, тем более мать? Они с отцом уехали домой только неделю назад, когда моему лечащему врачу наконец удалось убедить их, что со мной уже все хорошо и через неделю меня выпишут, что, собственно, и произошло.
