огонек желтой лампы. В нос сразу ударил знакомый запах сырого мяса. Бард закрыл глаза и, подражая механическому диктору, тихо прошептал:
– Внимание! Начинается Самосбор.
Глава 16. Моя воля!
Высокий коротко стриженый брюнет с густыми усами достал из ящика стола плотно запечатанную бутылку с темной жидкостью. Он внимательно изучил рваную этикетку с потускневшими буквами «Солнцедар. Крепкое».
– Один, девять, семь, пять – вы знаете, что означают эти цифры?
– Нет, – холодно ответила светловолосая фигура, засунув руки в карманы длинного плаща.
– Это то, когда его сделали, – усач занес бокал и стал пристально вглядываться в напиток. – Я почти уверен, что это было завтра… или сегодня, – он сделал мелкий глоток и, поморщившись, поставил бокал на стол. – Нет, точно не при нас.
– Позвольте поинтересоваться, а что делать с Юрием Александровичем?
– Не задавайте глупых вопросов, мой милый, – раздраженно ответил усач. – Концерт окончен, последняя нота сыграна, и можно избавиться от инструментов.
– Он все-таки был довольно эффективен.
– И что вы предлагаете? Взять его к нам? А если он заподозрит, что мы не до конца откровенны, то… надеюсь, мне не стоит объяснять, что будет? Зверь, однажды вкусивший человеческой плоти, уже не остановится.
– И тем не менее, я считаю, что он этого не заслуживает.
– А вы с годами становитесь сентиментальным, мой друг. В нашей профессии – это вредное качество. Так и быть, обеспечьте ему комфортабельную камеру в испытательной зоне родного института.
– Так и сделаю.
– Лучше скажите, как вам директорское кресло? Надеюсь, вас не беспокоит аллергия на натуральную кожу?
– Нет, все в порядке.
– Красноречивы, как и всегда. Ладно, не сильно привыкайте к нему, скоро вас ждет очередное повышение. Думаю, что Политбюро не заставит себя долго ждать.
– И все же – я не понимаю. Откуда вы могли знать, что он устранит Виссариона? Вадим мог и не расколоться.
– Мог, но это зависело не от него. Вы когда-нибудь прислушивались к тишине? Слушайте, – усач замер. – Слышите этот ритм? Это не воздух в трубе. Это бьется сердце Гигахруща. Оно там, глубоко в центре. Если долго прислушиваться, можно различить его шепот. Сам Гигахрущ ведет нас. Он видит все, знает все и может почти все. Но, что самое главное, он хочет помочь нам.
– И зачем? – спросил он усача с легкой долей скепсиса.
– Чтобы мы помогли ему. Текущее состояние Гигахрущевки не позволяет ему полноценно существовать. Самосбор – это лишь временная мера. Необходимы более радикальные меры.
– Перестройка.
– Именно, дорогой друг, нам нужна Перестройка.
– Последствия могут быть катастрофические. Партия ни за что не пойдет на это.
– О, не переживайте. Их никто спрашивать не… – усач остановился на полуслове и, пошмыгав носом, уловил кислый запах. – Вы чувствуете? – человек в плаще кивнул и забегал глазами по комнате. – Похоже на уксус.
Сквозь стены и пол прошла ощутимая волна вибрации, а из вентиляции повалил густой желтый туман. Уже через секунду дышать было невыносимо, легкие жгло, словно кипятком. Мужчины двинулись к шлюзу, дернули гермозатвором, но дверь не открылась.
– Нет, ты не можешь! – задыхаясь, хрипел усач. – У нас был уговор! Я все сделал, так как ты говорил!
Кожа медленно плавилась, словно воск, обнажая мышцы, сухожилия и другие мягкие ткани. Глаза выкатились из орбит, оторвались от нерва и лопнули. Оглушительные горловые вопли страданий продолжались до тех пор, пока парочка полностью не растаяла, оставив после себя две серые лужи ядовитой слизи.
Болезненно тощая фигура в рваном противогазе повернула вентиль газовой трубы в зарытое положение и побрела куда-то вглубь темного коридора. Резкие сбивчивые шаги сопровождались тяжелыми вздохами. Сгорбившись, словно шахматный конь, он с неподдельным интересом вглядывался в пыльный узор побитого линолеума, загибая кривые пальцы на каждой трещинке. Когда пальцев стало не хватать, он с досадой промычал и бросил это странное занятие.
С горем пополам доковыляв до лифта, человек замер, как вкопанный, устремив немигающий взгляд на закрытые двери. Кнопка вызова окрасилась тусклым оранжевым цветом, и челюсти горбуна задрожали, наполнив воздух серией пестрых щелчков. Он был в предвкушении. Ему хотелось метаться по комнате, лишь бы унять томительно жгучее ожидание, но тело не подчинялось своему хозяину.
Тем временем кабина продолжала свое движение. Двое широких, тяжело бронированных ликвидаторов молча конвоировали Юру. По документам пленника квалифицировали как биоматериал, так что обмундирование было соответствующее. Ученый лежал в плотном ростовом гермомешке, скованный по рукам и ногам. Сетчатое фильтр-отверстие едва пропускало свежий воздух, заставляя пленника экономить каждый вдох. Спроси его: «На что ты надеялся, когда пришел в кабинет Виссариона Ивановича, а уж тем более – когда нажал на курок?», и получишь четкий ответ – «Милосердная справедливость».
Мир Гигахруща нестабилен и в тоже время однообразен. Такая вам статичная динамика. Ты пашешь сотни смен на работе, получаешь повышение, наградные листы, а однажды утром просыпаешься и блюешь черной слизью в своей же постели. Или выходишь из ячейки, чтобы вынести мусор, а из мусоропровода вылезает нечто и уносит тебя в пустоту. Даже обычный поход за получкой на соседний этаж может закончится бесконечным блужданием в лабиринте. Тебе никто не даст никаких гарантий, что следующие пять минут для тебя вообще наступят. В этом мире все должны быть заодно. Коммунизм учит держаться друг за друга, помогать и сражаться. Выступать единым фронтом против Самосбора.
За время, проведенное внизу, Юра увидел то, как это работает. Отряд не бросил его, полумертвого, на этаже. Он для них никто. Так, лишняя цифра в рапорте, но тем не менее они потратили свое время и силы, чтобы дотащить его. Если бы все думали не только о себе…
Лифт медленно приближался к пункту назначения. Тощий человек вытащил из мешковатых штанов кусок ржавой арматуры. Едва двери раскрылись, горбун взял замах и запустил штырь в промежуток между створок. Снаряд с противным свистом рассек воздух и вошел в шею ликвидатору, пригвоздив его к стенке. Его напарник едва сообразил, что происходит, как горбун схватил его за плечи и с легкостью выкинул бронированную тушу в коридор. От неожиданности боец в полете выронил автомат, который порождение сразу же согнуло пополам. Горбун издал хищный рев, встал на четвереньки и короткими прыжками приблизился к ликвидатору. Боец попытался встать, но последним прыжком отродье придавило его к полу, приземлившись на грудь. Горбун медленно снял с себя остатки противогаза, обнажая свое перекошенное от ужаса лицо. Казалось, он сам был против своих же действий, но поделать ничего не мог. Словно питон, он растянул свой рот до неестественных размеров и, заглотив голову жертвы, вырвал ее, словно тряпичную, и выплюнул в сторону.
Весь бой длился меньше минуты. Все это время Юра лежал неподвижно и даже не осознавал, что происходит вокруг. До тех пор, пока кривые костлявые пальцы не порвали гермомешок.
– Мечников Юрий Александрович? – хриплым голосом спросил горбун, на что Юра утвердительно кивнул. – Вам письмо! – горбун сел на пол и вытащил из кармана аккуратно сложенный листок желтой бумаги.
«Поздравляю тебя с повышением. Знаю, ты хорошо потрудился в последнее время и как никто другой достоин этого места. Прошу прощения, что не успел поздравить тебя раньше. Не было возможности. Я постараюсь загладить свою вину при личной встрече. Уверен, это произойдет очень скоро. Люблю тебя. Твой папа. Александр Тимофеев.
PS.
Мама передает привет».
Письмо казалось настоящим. После смерти отца мать Юры взяла назад девичью фамилию и переехала в соседний блок, где их никто не знал.
– Откуда это у тебя?! – закричал на горбуна Юра.
– Подарок, – прохрипел собеседник.
– Что?
– Тебе.
Из стен засочился фиолетовый туман. Обжигая нос и горло, он медленно заливался внутрь обездвиженного Юры. Коридор наполнился цветовым фонтаном, методично растворяющим безжизненные стены. Юра силился закричать, но не мог издать ничего, кроме невнятного бульканья. Легкие до отказа наполнились черной слизью, и едкая жижа устремилась наружу. Его тело медленно раздувалось, словно воздушный шарик. И вот, когда кожа готова была порваться, все неожиданно закончилось.
Юра обнаружил себя лежащим на крыльце подъезда пятиэтажной панельки, свободным от пут. Тяжело дыша, он вскочил на ноги, беспорядочно ощупывая себя на предмет повреждений. К его удивлению, он был цел и невредим. Даже рана на животе бесследно испарилась. «Что это было?! – задавал он
