— Давай сразу испытаем, — сказал Цугель, вынув у нее изо рта сигарету и толкнув ее на постель.
Елена вытащила из сумочки маленький автоматический пистолет и наставила его на Вильгельма. Тот поднял руки вверх, и она жестом приказала ему раздеться. Когда он остался совсем голым, Елена, постоянно держа его на мушке, бегло осмотрела член в состоянии готовности, задрала юбку и улыбнулась.
— Вот теперь можно попробовать.
Джованни Вольпе стоял за дверью. Он слушал сладострастные стоны до тех пор, пока не побелели костяшки пальцев, стиснутых в кулаки.
Флоренция
Два часа спустя
Джованни вошел в магазин пьяный.
— Добрый день, Джакомо, — сказал он странным голосом, который сам не узнал.
Де Мола удивленно взглянул на него. Он никогда не видел своего воспитанника в таком состоянии.
— Что случилось, Джованни?
— Ничего, — еле ворочая языком, ответил тот и направился к полке с последними приобретениями, словно ища какую-то особенную книгу. — Я думал взглянуть на издание печатни Фибрена о процессе над масонами.
— Интересно. Ты найдешь его внизу, на букву «П», а не «М».
Де Мола взглянул на него поверх очков и перестал поглаживать титульный лист лондонского издания Квинта Горация Флакка двухсот летней давности, богато украшенный серебряными виньетками.
— Ты интересуешься масонами? С каких это пор? Я не знал.
Джованни, совсем было уже свернувшийся клубком, на секунду обрел равновесие и, чтобы не упасть, стал шарить рукой, за что бы ухватиться. Кончилось тем, что с полки посыпались книги.
Джакомо сделал движение, чтобы ему помочь, но Джованни развел в стороны руки, чтобы тот к нему не прикасался.
— Не подходи!
Де Мола пошел и запер магазин на ключ. Затем уселся напротив Джованни, теперь распластавшегося по полу с раскинутыми ногами и руками и похожего на марионетку, у которой обрезали нити.
— Что случилось?
Вольпе поднял голову. Изо рта у него побежала струйка слюны.
— Хочешь, чтобы я сказал правду или врал, как все последнее время?
— Правду, Джованни.
Де Мола пытался понять, до какой степень тот пьян.
— Мне нужна книга, сейчас и сразу!
— Хочешь книгу? Какую книгу?
— Ту самую! Секретную! — заорал Джованни. — Которая неизвестно где и которую все хотят заполучить!
— Кто все?
— Чш-ш-ш, нас не должны слышать. Если услышат — убьют! Они сказали, что прикончат и Елену.
— Кто это, Елена?
— Моя женщина. А, ты ведь ее не знаешь? Очень красивая, очень изысканная. Она говорит, что любит меня и поедет со мной. И я ей верю! Потому что я верю всему!
— Джованни…
— Не трогай меня! — крикнул Вольпе. — Слушай. Или ты отдашь книгу, или тебя убьют. Прошу тебя…
Джованни вдруг захныкал.
— Отдай! Пусть они ее забирают. Не вынуждай меня…
— Что не вынуждать? — спросил де Мола, пытаясь выглядеть спокойным.
Джованни поманил его, прижал палец к губам, словно призывая молчать.
— Убить тебя… вот этим.
Он вытащил из кармана деревянную шкатулку, в которой лежала ампула с ядом, и показал ее учителю.
— Достаточно одной капли. Это тентрадоксин… тродоксин, в общем, яд рыбы-шара. Тебе станет немножко плохо, а потом, когда ты умрешь, плохо больше не будет.
Джованни грубо расхохотался. Джакомо де Мола понял, что демоны снова задействованы и силы тьмы опять плетут свою привычную сеть. Но он даже не подозревал, что они так близко подобрались к нему и прежде всего к книге.
Хранитель встал, подошел к телефону и запросил зарубежный номер. Даже если его телефон прослушивался, это не имело значения. Номер был коммутаторный, и оттуда вызов направлялся в любой конец мира. Сейчас он произнесет эти проклятые слова, которые всю жизнь мечтал держать в себе. Его соединили, и телефон зазвонил. Трубку подняли, и он сказал всего два слова:
— «Омега» горит.
И бросил трубку.
Теперь на том конце провода знали, что книга в опасности, и только он сможет что-то предпринять, чтобы она по-прежнему осталась в надежном месте. Джакомо подошел к Вольпе, который уже почти впал в бессознательное состояние, легко поднял его и усадил в кресло, предназначенное для тех гостей магазина, которые хотели что-нибудь почитать. Он налил полстакана воды, растворил в ней какой-то сероватый порошок и поднес к губам Джованни.
— Ты хочешь меня отравить, Джакомо? — пробормотал тот, с трудом выговаривая слова и тупо улыбаясь.
— Нет, ты просто заснешь и прогонишь прочь все тревоги, по крайней мере на эту ночь.
«Но утром придется несладко. Утром всем придется несладко», — добавил он про себя.
~~~
Рим
Вторник, 19 декабря 1486 г., вечер
Иннокентий VIII уже снял короткую красную накидку и надел на голову бюста со своим изображением папскую шапочку с соболиной опушкой, которая помимо свидетельства о ранге своего владельца еще и согревала его лысую голову с венчиком седых волос. Паж снимал с него двойную длинную накидку, отделанную по краям кружевом, специально заказанным в Генуе, когда вошел дворцовый епископ, имеющий право в любой час входить в личные апартаменты Папы.
— Ваше святейшество, ваш сын Франческетто хочет с вами срочно поговорить, — взволнованно доложил он.
Иннокентий стоял с поднятыми руками, чтобы пажу было удобнее стаскивать с него накидку, и вдруг резко опустил их. Дорогое одеяние порвалось под мышкой. Папа в ярости переводил глаза с пажа на епископа, появившегося столь некстати.
— Belàn, figgeu! Poscito pigglà u canchero![21]He дадут Папе покоя! Скажи ему, пусть подождет в комнате. А ты заплатишь за починку платья из своего жалованья!
Франческетто был зелен от злости. О графе делла Мирандоле по-прежнему никаких вестей! А ведь выследить его проще простого: человека в богатом платье и с такой приметной белокурой гривой трудно не заметить. Он с трудом переварил свой промах, но интуиция подсказывала, что к нему в руки попало нечто куда более ценное и за это у отца можно будет выудить приличную сумму. Иначе ему никогда не вернуть те пятьсот дукатов, что одолжил этот рогатый сборщик податей Джулиано Медичи. Немного удачи — и день не потерян.
— Cossa ti veu, figgè?[22]
