без голоса, без текстов, но обложка уже была, и название, соответственно, тоже – “Стремя и Люди”.
ГЛАВА 6, ЧАСТЬ 2: СТРЕМЯ И ЛЮДИ. “ДВОЙНОЙ КОФЕ ДЛЯ КИНЧЕВА И ГОРСТЬ МЕЛОЧИ ДЛЯ НИЩЕГО”.
Оставалось главное – найти нашего дорогого Олега Юрьевича Рауткина, который летом, по обыкновению, зависал на просторах нашей необъятной страны и выцепить его была целая проблема. Со студенческим стройотрядом своего Харьковского Института физкультуры он отправился в Сибирь. Отряд вернулся, но без Рауткина. Затерялся где-то. Потом мы узнали, что Олег в своих путешествиях по Сибири как-то пересёкся с поэтом Андреем Вознесенским, с ним и подвис в гостиничном номере толи Красноярска, толи Новосибирска. Вознесенский выступал тогда с творческими вечерами по городам Сибири, куда и попал Рауткин, а так как Олег – известный ценитель и знаток поэзии, они быстро нашли общий язык. В общем, расставили мы на Рауткина информационные капканы и вот звонок в учительскую – с Украины. Рауткин был готов выезжать “хоть сейчас”. Однако с билетами было туго. Олегу удалось вылететь только спустя неделю – за это время у нас была возможность сделать последние зачистки.
Пока я дописывал тексты и ждал Рауткина, Тропилло начал Алису, альбом “Энергия”. По сути, наши записи происходили параллельно. Кинчев приехал из Москвы, тогда-то мы с ним и познакомились. Это было в аппаратной, я там сидел практически безвылазно. Наше знакомство началось с выхода в люди. Тропилло позвал нас в кафе, что было неподалеку (сейчас оно носит странное карельское название “Ворксла”). Лично я к кофе всегда был равнодушен и не знал разницы между плохим кофе и хорошим, маленьким или двойным, но Андрей сказал, что здесь варят отличный кофе и не мог бы ты, дескать, Серёга, взять нам с Константином по двойному кофе, потому что на одинарный мы б еще и наскребли, а вот на двойной…”. Удивительное время было – я был таким богатеньким Буратино…
Решено было нам в эту ночь продолжить, пока Костя въезжает в ситуацию. Выходим из кафе – пьяный мужик какой-то пристал ко мне свирепо. Не добавить ли нам ему на бутылку. Я, было, встал в удобное положение для размаха, чтобы случай чего залепить ему в репу, но тот, видимо предвосхищая события, мгновенно сменился в лице и как-то уж совсем жалобно стал просить ну хоть чутка ему добавить, чтобы не умереть. Я достал из кармана всю видимую мелочь и положил ему в ладонь. Шли мы втроем в студию, и каждый думал о своем. Наконец, Тропилло надорвал повисшую паузу: “Д-а-а, здорово ты, молодец. Я ведь реально подумал, что сейчас ты ему влепишь. А ты – нет”. “Ну, как иначе?”, – спросил я, – что тут такого?”. “Это многое о тебе говорит, ты просто пока еще не понимаешь, в силу молодости”. Получить такую похвалу от Тропилло было приятно, он скуп на такие вещи.
И вот, приехал, наконец, Рауткин. Тропилло стал работать как робот, не покидая студию вообще. Мы спим – пишется Алиса. Спит Алиса – пишемся мы. Тропилло за пультом круглые сутки в состоянии зомби. Как мог, я его тогда подпитывал продуктами питания, старался подменить его в любом моменте работы, говорил: – “Пойди-ка, отдохни, нельзя же так себя трепать”. Сам садился за пульт, а Тропилло закутывался в гитарные чехлы и засыпал. В один из дней, когда я занимался сведением гитарных треков, в студии появился Александр Ляпин, гитарист Аквариума.
Он принес совершенное чудо техники – заморский гитарный процессор. Обычной примочкой его назвать нельзя – это было сложное устройство, которое совмещало в себе несколько функций и называлось почему-то гитарным синтезатором Корг. “Смотри, – говорил Андрей, – сама судьба тебе подвернулась – ты ведь можешь насытить альбом чудесными новомодными звуками!” И Ляпин тоже восхищался прибором, сказал, что необычайнейшие возможности открывает перед гитаристом этот предмет, и даже оставил его нам на весь день. Я потыркал его, даже что-то попробовал куда-то вписать, но впоследствии стало ясно, что уступает цифровой синтезатор боссовским примочкам. Не такой мощный он, как аналоговая педаль. Поэтому в альбом так ничего и не вошло. Тропилло удивился, но признал, услышав разницу. Ляпину мы, конечно, ничего не сказали.
Наступал weekend. Кинчев уезжал в Москву, и мы решили от студии немного отдохнуть. Тропилло пригласил нас с Рауткиным домой, на Исполкомскую, и решил закатить пир. У него была получка, и он выдал нам с Олегом денег, чтобы мы купили у таксистов водки. Ровно на две бутылки по спекулятивной цене. Мы вышли – времени час, на улице пусто – ни людей, ни машин. Простояли так минут пятнадцать, вдруг – таксист едет пустой. Водки у него не было, но мы решили проехаться на другой конец города, в общежитие Института Кораблестроения. Там у нас было много фанатов – там учился брат Коли Лысковского. Место это славилось тем, что в любое время там всегда можно было что-то найти. Нам обрадовались, тут же сымпровизировали закуску, выкатили запасы и дали Рауткину гитару.
А это – всяк, на несколько часов затея. На те деньги, что дал Тропилло, нам взяли не две, а аж четыре пузыря, и под утро, сытые и пьяные, мы, наконец, явились. Дверь открыл осунувшийся Тропилло. Всю ночь они с сестрой обзванивали близлежащие отделения милиции и морги в поисках известий о двух иногородних долбоёбах, ушедших из дома в час ночи и не возвратившихся обратно. Больше всего удивило Андрея сохранность миссии, он нас не ждал уже живыми увидеть, не то, что с кульком водки и всевозможной закуской. Так и провели мы выходные – впереди тяжелая неделя.
Рауткин живо вписался в процесс, ему не надо было ничего объяснять. Он послушал фонограмму, что-то прошептал себе – бу-бу-бу, бу-бу-бу, затем встал к микрофону и сказал, что готов. Я говорю – давай пропой без записи, он – нет, пиши сразу. Врубил запись, и Рауткин обрушил на нас с Тропилло такой заряд мощи и энергии, мы так и присели. Нет, говорит Андрей, он больше так не споёт. Рауткин закончил, спросил, может перепеть? Но результат нас так ошеломил, мы сразу следующую ему дали. Он и ее спел с первого раза.
Грустная история, песня о любви комсомольского активиста к девушке лёгкого поведения вообще не представлялась мне так, как она получилась – Олег
