в отставку, оставив Великобританию в небывалой дипломатической изоляции. К счастью для нового кабинета во главе с Солсбери, всех отвлекло поражение, нанесенное эфиопами итальянцам при Адуа (1896). Это побудило англичан действовать молниеносно. Ровно неделю спустя был отдан приказ завоевать Судан. Тем не менее, когда Теофиль Делькассе, преемник Аното, отреагировал на победу Китченера под Омдурманом (1898) захватом Фашоды, угроза войны приобрела четкие очертания.
Фашодский вопрос важен здесь потому, что он напоминает о вероятной войне великих держав, которой удалось избежать. Также следует помнить, что в 1895–1896 годах и Великобритания, и Россия обдумывали военно-морские операции по захвату Босфора и Дарданелл, чтобы установить непосредственный контроль над Константинополем. Ни Россия, ни Англия на это не пошли, поскольку не были вполне уверены в мощи своих флотов. Но если кто-либо из них решился бы, это спровоцировало бы по меньшей мере дипломатический кризис — столь же серьезный, как и в 1878 году. Так не случилась еще одна война: на этот раз между англичанами и русскими. Таким образом, если мы ищем причины войны, в которой плечом к плечу сражались Великобритания, Франция и Россия, то империализм нам ничем в этом не поможет.
К счастью для Англии, в то время две ее соперницы еще не были близки настолько, чтобы действовать сообща. Санкт-Петербург отвергал притязания французов в Африке, а Париж не поддерживал русских в вопросе о Босфоре и Дарданеллах. Франция была республикой, причем с одной из самых передовых в Европе избирательных систем, а Россия — последней из абсолютных монархий. Тем не менее в российско-французском союзе был и военный, и экономический смысл. Так, у Франции и России были общие враги: географически разделявшая их Германия и окружавшая со всех сторон Британская империя{332}. Кроме того, Франция выступала экспортером капитала, а развивающая свою промышленность Россия отчаянно нуждалась в иностранных займах. Французские дипломаты и банкиры заговорили о возможности российско-французского союза на основе французского капитала еще в 1880 году. В решении Бисмарка о запрещении Рейхсбанку выдавать ссуды под залог российских облигаций (Lombardverbot) обычно видят катализатор более или менее неизбежной переориентации{333}.
Существовал и ряд нефинансовых причин сближения Франции и России: например, враждебность Германии, усилившаяся после вступления на престол Вильгельма II (1888) и отставки Бисмарка (1890). Заверения кайзера и нового рейхсканцлера генерала Лео фон Каприви в том, что Германия в случае войны России с Австрией выступит на стороне последней и их прямой отказ возобновить тайный Договор перестраховки (1887) сделал финансовые мотивы излишними. Вполне логично, что Франция и Россия устремились в объятия друг друга. И все же важно понимать, сколь много этому препятствовало. Во-первых, имелись затруднения финансового характера. Нестабильность на Парижской бирже — за крахом банка “Юнион женераль” (1882) последовало банкротство Национального учетного банка (1889) и Панамский скандал (1893) — породила сомнения в способности Франции справиться с крупномасштабными операциями в России. Сами русские испытывали финансовые затруднения. Лишь в 1894–1897 годах рубль наконец был переведен на золотой стандарт. Французский рынок облигаций с подозрением относился к долговым обязательствам правительства России, и лишь после падения цен в 1886, 1888 и 1891 годах начался их устойчивый рост.
Первый крупный французский заем для России был размещен на бирже осенью 1888 года{334}. В 1889 году парижские Ротшильды согласились гарантировать два крупных выпуска российских государственных облигаций общей номинальной стоимостью около 77 миллионов фунтов стерлингов, а год спустя и третий — на 12 миллионов{335}. В 1894 году был выпущен облигационный заем почти на 16 миллионов{336}, в 1896 году — еще один, на ту же сумму{337}. К тому времени российские ценные бумаги стали казаться надежными, хотя второй заем у инвесторов популярностью не пользовался, несмотря на пришедшийся очень кстати визит в Париж царя [Николая II в октябре 1896 года]{338}. Теперь германский МИД открыто поощрял участие немецких банков в размещении займов 1894 и 1896 годов — именно чтобы не допустить монополии французов в российских финансах{339}. Но было слишком поздно. На заре XX века не было внешнеполитической связки прочнее, чем российско-французский союз. Это классический пример альянса, основанного на кредите и долге. К 1914 году объем предоставленных России французских займов превысил 3 миллиарда рублей: 80 % суммарного внешнего долга страны{340}. Почти 28 % объема французских зарубежных инвестиций приходилось на Россию, причем почти весь капитал был вложен в государственные облигации.
Как правило, историки экономики критикуют правительство России, проводившее индустриализацию за счет внешних заимствований. Однако эта политика приносила плоды. В три десятилетия, остававшиеся до мировой войны, экономика России развивалась невероятными темпами. По данным Пола Грегори, в 1885–1913 годах чистый национальный продукт ежегодно увеличивался в среднем на 3,3 %. Годовой объем инвестиций увеличился с 8 до 10 % национального дохода. В 1890–1913 годах среднедушевые инвестиции в основной капитал увеличились на 55 %. Объем промышленного производства ежегодно увеличивался на 4–5 %. В 1898–1913 годах производство чугуна выросло более чем на 100 %, протяженность сети железных дорог увеличилась примерно на 57 %, а потребление хлопка-сырца выросло на 82 %{341}. Прогресс не обошел и село. В 1860–1914 годах объем производства сельскохозяйственной продукции ежегодно рос в среднем на 2 %, то есть значительно быстрее ежегодного прироста населения (1,5 %). В 1900–1913 годах население увеличилось примерно на 26 %; национальный доход при этом почти удвоился. Как показано в таблице 6, перед войной не Германию, а Россию отличали наиболее быстрые темпы экономического роста.
Историки нередко начинают рассказ о революционных событиях 1917 года с 90-х годов XIX века. Историк экономики, однако, не видит в этом периоде признаков грядущих потрясений. Русским в 1913 году жилось определенно лучше, чем пятнадцатью годами ранее. В этот период среднедушевой доход вырос примерно на 56 %. Смертность уменьшилась с 35,7 (конец 70-х годов XIX века) до 29,5 на 1 тысячу человек (1906–1910). Младенческая смертность также пошла на убыль: с 275 до 247 на 1 тысячу родившихся живыми детей. Доля грамотного населения России в 1897–1914 годах увеличилась с 21 до 40 %. Конечно, стремительная индустриализация вела к дальнейшему социальному расслоению в городах и не смягчала его в сельских районах (на которые приходилось до 80 % населения). С другой стороны, военная мощь страны росла, а именно этого, похоже, в первую очередь ждали от индустриализации российские правители. Империя с удивительной скоростью расширялась на восток и на юг. В промежутке между известными всем поражениями в Крыму и при Цусиме российские военачальники одержали множество побед в Центральной Азии и
