Боже, я понимаю, как это прозвучало. Я не это имела в виду. Просто… мы были так близки за последние десять лет. Ближе, чем когда-либо. Но он больше не тот человек, когда она рядом. Эван принадлежит ей в первую очередь, а семья теперь на втором месте.
— Но она милая.
— О, Сара лучшая. Действительно. Но сейчас она идеально подходит Эвану, понимаешь? Не Эвану из прошлого. И поэтому он не может быть Эваном из прошлого рядом с ней, — вздыхаю, переворачиваясь на спину. — И потом, у ее аллергия на сосну.
— Верно. Что за сучка.
Я толкаю Адама коленом, и он смеется.
— Просто шучу. Что еще?
— Ну, Уинстон умирает. Не в этот самый момент, я имею в виду. Но смерть приближается, он стареет, и я понятия не имею, как справлюсь, когда он уйдет.
Адам издает глубокий горловой звук. Мысль об Уинстоне заставляет голос дрожать.
— Знаю, я говорила, что чувствую себя застрявшей на работе, но правда в том, что я ее ненавижу.
— Охх…
— Мой босс — мудак, который не уважает выходные. Коллеги из кожи вон лезут, чтобы получить повышение, и не любят помогать друг другу, потому что видят в каждом конкурента.
В его голосе звучит улыбка.
— Тебе бы не понравилась такая обстановка.
— Ага. Я действительно, действительно, действительно ненавижу это. Раньше я любила писать, а теперь мне невыносимо писать еще одну статью о неудачных инъекциях ботокса.
— Увлекательный материал.
— Нет, это не так.
— Все меняется, — говорит он, — но не в твою пользу.
Он приподнимается на руке и смотрит на меня сверху вниз. Одеяло сползло до талии, обнажая сильные мышцы груди.
— Понимаю тебя. Я так чертовски устал от прослушивания. Знаю, что не должен этого говорить это или даже думать об этом. Звучит неблагодарно. Но это так.
— Ты поэтому приехал сюда?
— Да, я хотел вернуться в этот дом на своих собственных условиях. Но также нужно было выбраться из того места, в котором я находился.
Я поворачиваюсь на бок и смотрю на него снизу вверх. Он выглядит задумчивым, сдержанным и открытым. И все одновременно.
— Что случилось в Чикаго?
Его губы кривятся.
— Ты молодец, знаешь ли. Когда-нибудь думала о том, чтобы стать журналистом? Брать интервью у людей, чтобы зарабатывать на жизнь?
Я хихикаю.
— Нет, но какая отличная идея!
— Я ими сыт по горло, — он наклоняет шею и долго целует меня.
— Хорошая тактика, — бормочу я. — Но я не забыла свой вопрос.
Он игриво стонет и утыкается головой мне в шею.
— Ты получишь сенсацию, чего бы это ни стоило.
— Срочно, срочно, прочитайте об этом! Все-все.
Адам улыбается. Я чувствую это на своей коже.
— Хорошо. Тяжелый разрыв отношений.
— О, — говорю я. У него были достаточно серьезные отношения, что пришлось уехать из города и уделить немного времени себе. Ревность обжигает мою грудь. Это иррационально, конечно, но неоспоримо.
— Это не то, о чем я хотел бы говорить с тобой в постели, — говорит он.
— Нет, нет, я была той, кто спросил.
— И ты не примешь «нет» в качестве ответа, — говорит он. В голосе слышится поддразнивание, теплота, которая успокаивает раздирающее чувство внутри. Но затем он продолжает: — Мы были вместе довольно долго, но, в конце концов, это не пошло на пользу ни одному из нас. Я упоминал об этом.
— Как долго? — бормочу я.
— Два года, я думаю, — Адам просовывает колено между моими, выравнивая наши тела друг относительно друга. Он переносит свой вес, но ложится на меня ровно настолько, чтобы я чувствовала себя восхитительно прикрытой.
Теперь он использует это против меня.
— А как насчет тебя, Холли? — говорит он. Большая рука убирает волосы с моего лба. — Ты добрая и забавная. Умная. И к тому же потрясающе красива. У тебя есть кто-нибудь в Чикаго?
— Нет, не совсем.
— Не совсем или нет?
Я снова толкаю его коленом, и он целует меня. Это извинение и вопрос.
— Нет, — говорю я. — Я недолго встречалась кое с кем, но летом это закончилось.
Его губы приближаются к моему уху.
— Интересно.
— Интересно? Это все, что ты собираешься сказать?
Адам смеется. Я чувствую себя окруженной им, укрытой и более увлеченной, чем когда-либо прежде.
— Да. Я вернусь в Чикаго на новый год. Не думаю, что смогу долго отсиживаться в Фэрхилле.
Мое сердце стучит в груди боевым барабаном.
— Забавно. Я тоже.
— Рассчитываю на это, — бормочет он. — Почему, по-твоему, я хочу вернуться?
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Холли
Я слышу, как машина брата въезжает на подъездную дорожку.
— Холли! — кричит папа. — Эван дома!
Три секунды спустя из спальни напротив моей раздается голос мамы. Последние полчаса она заворачивала подарки, скрываясь от нас.
— Холли, Эван только что подъехал!
Они как два герцога, объявляющие о прибытии любимого ребенка. Я закатываю глаза и сохраняю документ, над которым работала. Статья зажила собственной жизнью. Слова так и полились из меня потоком, замечания о рождественском спектакле Фэрхилла. Является ли Фэрхилл местом отдыха, наполненным истинным духом Рождества или безудержной коммерциализацией? Это привело меня в кроличью нору истории города, не говоря уже об истоках рождественских традиций и тематики. Ни одна газета, возможно, не захочет опубликовать эту статью.
Но впервые за несколько месяцев мне хочется писать.
Я спускаюсь по лестнице как раз вовремя, Эван открыл входную дверь.
— Я дома! — ревет он. В одной руке набитая спортивная сумка, в другой — букет свежих цветов. Он протягивает их маме, которая, не теряя времени, заливается слезами. Уинстон радостно лает у его ног, виляя хвостом.
Я третья в очереди на объятия. Когда подходит очередь, Эван поднимает меня с пола.
— Цветы? — спрашиваю я ему на ухо.
— Поцелуй меня в зад, — шепчет он, а после громко отвечает: — Спасибо, Холлс. Всегда приятно подавать тебе хороший пример.
Когда благополучно встаю на ноги, я направляю удар в его сторону. Он уклоняется и делает вид, что наносит ответный. Уинстон предупреждающе лает.
— Уже ссоритесь, — говорит мама, но в голосе слышится радость. — Теперь мы все дома на Рождество. Поездка прошла нормально, милый?
Папа тянется к сумке Эвана.
— Давай я возьму это.
Я следую за заискивающими родителями и высокой фигурой Эвана. Он выглядит великолепно. Счастливый и здоровый, круги под глазами с прошлого лета исчезли. Темно-русые волосы аккуратно подстрижены и завиваются на затылке. На нем даже рубашка на пуговицах.
Это мой брат, тот самый парень, который в средней школе две недели подряд носил футболку со «Звездными войнами» и отказывался позволять маме стирать ее. Его
