чтобы никогда больше не захотеть этого. Великолепное сочетание.
Когда я захожу в мою комнату, я сонно смотрю на часы. Время 4.25 утра.
Мои губы кривятся. Нет времени спать сегодня утром. Если я попытаюсь сейчас уснуть, есть шанс, что я просплю весь день. Я и так уже достаточно отдалилась от моей работы по дому, я не хочу разочаровывать отца Роберта, так что я принимаю быстро душ, загадочно улыбаясь сама себе, когда осторожно мою болезненное местечко между ног, надеваю свою униформу и покрывало и спускаюсь вниз на кухню.
Снаружи все еще темно, я включаю свет над столешницей и начинаю раскладывать ингредиенты для приготовления хлеба. С тех пор, как мне исполнилось десять лет, мне не нужен рецепт. Это моя вторая сущность.
Я замешиваю хлеб, потом позволяю ему подняться. Я прикладываю палец к столешнице и надуваю губки.
Что теперь?
Я ловлю себя за секунду до того, как моя голова врезается в столешницу.
Проклятье.
Мои веки тяжелеют, дремота тихо нападает на меня. Мне нужно пошевелиться, или я засну, прям стоя. Решительно мотаю головой, заставляя себя прокашляться и открыть глаза так широко, как только могу, затем зеваю и натыкаюсь на шкаф в коридоре. Прямо сейчас, кажется, неплохо было бы приняться за уборку. Для этого мне придется использовать все мое тело.
Я киваю, моргаю, дважды засыпаю, пока жду, когда наполнится ведро.
Потом засыпаю, используя швабру в качестве опоры посреди немытого пола на кухне. Потом, пока жду, когда выпечется хлеб.
Когда звенит таймер, я, испугавшись, вскакиваю и встаю в низкую защитную стойку, готовая атаковать.
Вынимаю хлеб, чтобы он охлаждался, и решаю сделать на завтрак кексы. Я замешиваю тесто, постоянно потягиваясь и зевая. Я выливаю неровно тесто в формочки и практически закидываю их в духовку.
Я. Не. Должна. Уснуть.
Я быстро мою шваброй другую половину кухни, мою посуду, чищу столешницу, затем сажусь за кухонный стол и жду, когда испекутся кексы. Когда таймер будит меня во второй раз, я подпрыгиваю со стула, полухрапя, размахиваю руками на моего потенциального противника. Я просто киплю от раздражения:
— Черт!
Вытаскиваю кексы из духовки, выключаю ее и выхожу на улицу к моему самому любимому занятию — заботиться о моем саде. И работая в саду, я, вероятно, засну на скамейке под большим дубом, да я точно это сделаю.
* * *
— Кэт?
Я убираю руку со лба.
— Кэт, проснись.
Голос в моей голове не замолкает. Более решительный на этот раз:
— Клянусь Богу, девочка, если ты не откроешь глаза и не подашь хоть какой-нибудь знак, что с тобой все в порядке, я закину тебя на плечо и отвезу прямиком в больницу.
Что?
Где я?
Я издаю стон, моя рука подлетает к голове, которая дико болит, пока я пытаюсь разлепить глаза. Спустя пару секунд, мне все-таки удается посмотреть одним глазком, и я натыкаюсь прямо на Боба, который выглядит очень обеспокоенным. Сажусь на скамейке, потягиваюсь и зеваю:
— Извините, отец. Я не осознала, что заснула.
Он опускает брови:
— Пытался разбудить тебя уже какое-то время. Ты нормально себя чувствуешь?
Во рту все ужасно пересохло:
— Я в порядке. Извините, что побеспокоила вас. Я проснулась раньше, чем обычно, сделала всю работу по дому до того, как рассвело. Я вышла сюда, чтобы заняться садоводством, и должно быть потеряла сознание.
Он не выглядел убежденным. Я думаю, небольшая правда не причинит боль:
— Я, правда, спала не очень хорошо прошлой ночью.
— Ладно, почему бы тебе не пойти немного поспать? Я могу заставить кого-то другого поработать сегодня вечером.
Мои глаза расширяются:
— Нет! — Брови Боба от удивления ползут вверх, но я не могу остановиться и начинаю защищаться. — Я знаю, я самая юная здесь, но если бы я находилась где-то в другом месте, я бы получила уже десять заданий, Боб. Перестань выделять меня. Я должна получить эту работу. Это моя гребаная работа.
Кровь кипит во мне. Я стискиваю зубы и обнажаю их, как бешеная собака:
— Что, черт побери, я должна еще сделать, чтобы доказать, что готова? — он сидит и наблюдает за мной ничего не выражающим взглядом. Я тут же раскаиваюсь и сбавляю обороты.
Я провожу рукой по лицу и вздыхаю:
— Ты всегда говорил, что я здесь для этого, что для этого меня и принесли сюда. Это — Божья воля. Тогда почему ты отказываешь мне вправе выполнять мое предназначение в жизни?
Боб опускает подбородок и смотрит на свою обувь. Его голос нехарактерно мягок:
— Я не наблюдал, как росли все остальные. Я не выгонял монстров из-под их кроватей, когда им было семь лет. Или не читал им, пока они засыпали. Или не нарезал им мясо, пока им не исполнилось десять. Я не воспитывал их как своих собственных, Кэт, — он делает паузу. — Злись на меня, если хочешь, но это сложно для меня. Я не ожидал, чтобы буду чувствовать такие эмоции, когда ты будешь готова пойти своим собственным путем, и то, что произошло с Джеймсом, было оправданием для меня, чтобы удержать тебя. Так я ухватился за это. Ухватился обеими руками. Потому что я не готов отпустить тебя.
Мое сердце сжимается в груди. Я чувствую, как пульс стучит в висках. Я не знаю, что ответить на это.
Боб кивает:
— Ты хочешь, чтобы я относился к тебе, как к остальным членам команды, значит, ты пойдешь на задание сегодня одна, — он улыбается, хотя в его глаза светится печаль. — Это твоя работа, девочка. Ты можешь сделать это. Я верю в тебя.
Его рука хватает заднюю часть моей шеи таким знакомым движением, мои глаза закрываются, комок эмоций забивает горло. Он прижимает свои губы к моему лбу:
— Бог с тобой, дитя.
Мой тихий голос дрожит:
— И с Вами, отец.
Он оставляет меня на скамейке, немного побежденной… и очень напуганной.
Глава 17
Я чувствую себя отвратительно. То, что на мне надето — отвратительно. Если бы я могла отказаться от этого прямо сейчас, я бы так и сделала. Задница мерзнет. Зубы стучат. Я не могу поверить, что вот это — моя работа на сегодня. Я нахожусь в этом месте почти час.
Ближе к полуночи я вижу, как мое задание приближается по пустынной грунтовой дороге. Время действовать.
Я обнимаю себя руками и вызываю у себя сильную дрожь. Зубы стучат сильнее, чем я могу позволить себе, но мне нужно казаться жалкой. К счастью, я за три города от
