могу предложить герцогу?..
— Поцелуй, разумеется. Один маленький поцелуй!
Глава 21
— Что?! — потрясенно переспросила я. — Поцелуй?
Я стояла перед ним в нелепом наряде, с распухшим отечным лицом, а он… выпрашивал у меня поцелуй?
Сердце ухнуло в пропасть.
Мне показалось, что я сейчас задохнусь от волнения.
— А разве я не заслужил? — весело спросил герцог.
Позади меня восторженно ахнула Анника.
А я залилась стыдливым румянцем.
— Но я не могу, — в отчаянии пробормотала я, отступая от герцога. — Простите, но…
На его лице отразилось изумление и какая-то настороженность.
— Что такое? — осторожно спросил он, прекратив улыбаться. — Вы… несвободны?
Я залилась слезами и затрясла головой. Рыдания сжимали мне горло, я и слова не могла вымолвить.
Да и к чему слова?
Разве сам он не понимал, что я не в том виде, не в том положении, чтобы целоваться?!
На самом деле, я втайне мечтала о поцелуе. Но не так, не так!
Все должно быть прилично, и мы должны быть на равных.
А я сейчас похожа на клоуна с отекшими глазами!
Для герцога этот поцелуй будет просто маленьким смешным эпизодом. Логическим завершением его проделки над госпожой Ферро.
Но не романтическим событием, которое он запомнит надолго.
Вероятно, этот поцелуй войдет в коллекцию его шуток, о которых герцог и не вспоминает на следующий день.
— Болван! — вдруг не выдержал Петрович. Он вдруг задрыгался в узелке Анники, прорываясь на свободу, дико закудахтал. — Кто же так ухаживает?! Ни разу не имел дела с девицами? Она же не накрашена!
От этого грубого мужского вопля из уст — то есть, из клюва, — крохотной курочки герцог аж вздрогнул.
А Петрович, вырвавшись на свободу, встряхнулся, шелестя остатками перьев и новыми, отрастающими, громко, по-разбойничьи свистнул, подзывая гусят, и агрессивно уставился на герцога.
— Целоваться вздумал?! — выкрикнул Петрович. — Шуточки шутить?! Над девчонкой посмеяться решил, да?
О том, что совсем недавно он сам надо мной шутил, и шутки его были более чем обидные, Петрович благополучно забыл.
Что взять с курицы. Памяти на пять минут!
Анника первая вышла из ступора и сообразила, ухватила Петровича поперек туловища и зажала ему клюв.
Но в него словно демон вселился.
Он дрыгал ногами, вертел головой, стараясь высвободить сквернословящий рот, и злобно таращил глаза.
— Пустите меня! Я ему сейчас покажу! — бубнил он, выворачивая клюв из цепких рук Анники.
Тут от ступора отошел и герцог.
— А! — произнес он, отступая. — Понимаю.
Он оглядел меня так, словно видел впервые.
И мне стало в два раза стыднее.
Наверное, до сих пор ему в голову не приходило, что я как-то не так одета.
В своих шалостях он не замечал таких деталей.
А теперь вот увидел.
— Прошу меня простить, — вежливо сказал он, церемонно поклонившись. — Я слишком бестактен. Еще раз прошу меня извинить!
Он отступил к калитке, а у меня просто сердце разрывалось от горя.
Я прекрасно понимала, что у меня был один шанс его поцеловать, и я его упустила.
Но, с другой стороны, кому охота оставаться в памяти всего лишь точкой в колкой шутке?..
— Выздоравливайте, — мягко произнес герцог и улыбнулся. — Вы мне должны, помните об этом. И однажды я приду за благодарностью!
Он еще раз поклонился и вышел.
А я просто без сил упала на землю и разрыдалась.
Петрович с воплями вырвался из рук Анники и помчался бить герцога. Но тот благополучно сел в карету и уехал.
— Ну, чего ты? — пробормотала Анника нерешительно. — Все же хорошо… Нам все удалось!
— Поматросил девчонку! — яростно орал Петрович, носясь вдоль изгороди. — И бросил! Хлыщ на тонких ножках!
Как это Петрович не заработал от герцога пинка, я не знаю.
Наверное, герцог считал ниже своего достоинств сражаться с курицей.
— Да, Анника, — произнесла я несчастным голосом, утирая мокрые щеки. — Нам все удалось, дом теперь наш. И деньги есть. Целых семнадцать серебряных.
— И у меня четыре! — восторженно подхватила Анника. — Так чего же ты плачешь?
— Анника, я такая дура! — прошептала я.
— Почему?
— Кажется, я в него влюбилась, — еще более горько призналась я. — Так глупо…
— Почему же глупо? — удивилась Анника. — Он очень красивый и веселый. В него сложно не влюбиться!
— Сложно, — уныло согласилась я, припоминая обаяние герцога. — Но между нами пропасть… Он богат, знатен, а я…
Я осмотрела наш маленький домик, нашу кривую липу и зарыдала еще горше.
— А я хозяйка крохотного кусочка земли, — закончила я свою мысль, давясь слезами. — Он может со мной говорить, шутить, улыбаться. Но на чувства мои не ответит никогда.
— Не его полета птица, — угодливо подсказал Петрович.
Он уже созвал свою банду гусят, и они выжидательно смотрели на меня.
Есть просили.
Я отерла глаза, тяжело вздохнула.
— Ну, что же, — произнесла, поднимаясь. — Какой смысл в том, чтоб сидеть и лить слезы? Совершенно никакого. Слезами я не исправлю ничего. А вот привести в порядок наше жилище нужно. Идем, Анника. Сегодня отпразднуем нашу удачу, а завтра уже нужно приступить к работе!
Наверное, я работой хотела заглушить свою печаль.
В делах желала забыть о веселом герцоге.
Ах, действительно похож на осенний шумный ветер!
Налетел, поднял целый ураган из пестрых листьев, устроил праздничное представление, и так же внезапно и быстро исчез из моей жизни!
И даже имени своего не назвал! Нахал.
Да, в общем-то, и я не представилась…
Глава 22
Дел было невпроворот. Так что особо грустить по герцогу было некогда.
Во-первых, конечно, нам стоило бы приодеться.
Изношенность одежды Анники не поддавалась никакому описанию. Ее сарафаны и юбки были ей откровенно малы, выцвели на солнце до такой степени, что цвета одежды угадывались с трудом. Да и заплатками пестрели, как цветочный луг.
Обувь… ох, это была совершенно отдельная история.
Анника предпочитала по огороду щеголять босиком. А если куда-то надо сходить, она надевала растоптанные башмаки с подошвой, подвязанной веревкой.
Ужас, да и только.
Ну, и о постельном белье она слыхом не слыхивала, конечно.
Я несильно от нее отличалась.
Конечно, платье на мне было более-менее чистое, чище ее одежек.
Но его в свое время тоже носила служанка.
Так что и я нуждалась в обновках. И мне очень хотелось посетить местные ярмарки!
Как раз спал отек с лица; раздутые щеки перестали краснеть, как яблоки.
— Ну вот, — пробормотала я, ощупывая лицо. — Третье преображение… Теперь меня никто не узнает. Ювелиры так точно.
— Ой, Эстелла! И отек синяк прошел! — радовалась Анника. — Вот видишь, я же говорила, что ты прехорошенькая!
Любопытно
