привыкший к безлюдным просторам Фьордов, рыбак на всякий случай проверил — на месте ли кошель. За такой глаз да глаз нужен — мигнешь, останешься без монет, а то и без портков. А вторым был молодой безбородой вэринг, неуверенно переминающийся с ноги на ногу и то и дело поглядывающий в сторону Бережного стада. Что-то в облике юнца настораживало бывалого моряка — терзался воин то ли думой тайной, то ли хотейкой потаенной, иль мучился животом. Последнее, пожалуй, было едва ли не хуже всего прочего вместе взятого — лодка у кормчего была старая, надежная, не единожды проверенная и драконьим гневом и другими капризами переменчивых вод, вот только навес на ней имелся один, а отхожего места и вовсе не водилось. Кому приспичило, за корму свешивались, рыбам на забаву. Однако ж ночь и день плыть с серуном за бортом особливой радости не вызывало. Достаточно того, что чайкам на потеху везти на Твердыш пугало нечёсаное, на патлатого мужика или бабу худородную отдаленно смахивающее. Кормчий плюнул на ладонь и подставил руку ветру — попутный усиливался. Закинув в рот черный вываренный березовый деготь, мужчина принялся интенсивно жевать, унимая тревогу, поднимающуюся в душе каждый раз, как требовалось дольше полного дня задерживаться у земли. Три серебряных креза грели за пазухой, вынуждая мириться с нерасторопностью живого груза. Но вот рыжая под руку с чуднЫм длинноволосым созданием в расшитой драконами рубахе шагнули на сходни. Кормчий повелительно махнул мальцу-весляру, приказывая отдавать швартовые. Но тот не спешил исполнять — погрузка застопорилась. Черный с подпалинами, будто огнем отмеченный, конь упрямо фыркал, рыл копытом и отказывался подниматься на борт.
— Усинь, дружище, то ж только на день. Потом вновь на твердую землю сойдем. Потерпи чуток. На челне и сено ароматное, и стойло достойное. Поплывешь в комфорте, что сам Крез, не то что мы — простой люд, — уговаривал Возгар, держа коня под уздцы и успокаивающе похлопывая по холке.
— Оставил бы ты его, Возгарушка. Мы с Сенькой приглядим, как за зеницей ока, — Зимич коснулся предплечья лучника, заглядывая снизу вверх в напряженное хмурое лицо. То, что Берген с домовиком останутся у Виданы, наемник принял спокойно, хоть и без охоты. Боевому товарищу силы надобно было восстановить, а старик к «ручному медвежонку» душой прикипел, что к дому родному. Да и не жаловал полукровка Фьорды.
— Изба на земле стоять должна, корнями в бытие врастать, а не плыть по волнам, ветром гонимая. Я ж там на зеленую мокрицу изойду весь и сгину русальим бабкам на потеху, а рыбам на корм, — оправдывался Зимич, пряча слезящиеся скорым расставанием глаза. Берген же молча пожал руку товарищу и вручил тому свой меч. Возгар попробовал было протестовать, но богатырь отказа не принял, стиснув в объятиях так, что кости лучника захрустели в медвежьей хватке. «И это к нему лишь часть силы вернулась», — одобрительно хмыкнул наемник, радуясь, что друг идет на поправку.
Видана на пристань не пошла, еще поутру повязав всем на шеи ладанки с защитными травами и благословив в дальний путь. Дольше прочих глядела ведунья в глаза Возгару, а затем, точно бабка в далеком детстве, поцеловала трижды — в обе щеки и в губы:
— Прими себя, сын Гордара. Иначе разобьется янтарь, а после и мира не соберешь. Отпусти на волю душу, что томиться во тьме.
Наемник в ответ кивнул сдержанно, погасив раздражение от очередной загадки. Как-никак знахарка Бергена от неминуемой смерти спасла. Но слова эти странные из головы не шли, томили, мучили, словно искали ответ в нем самом, да никак найти не могли.
На Твердыш Пращура отправлялись впятером: ярл Тур с Мошкой, Яра, Скёль и Возгар. Шестым должен был плыть Усинь, но конь артачился, несмотря на все уговоры.
— Может знак то? — всполошился Зимич, дергая лучника за рукав. — Оставайся с нами. Чего тебе приспичило ящурку-то ловить? Летала, небось, без малого лет сто, полетает еще месяцок. А после, глядишь, Берген оклемается и, как прежде, втроем пойдем?
Предложение подкупало, но Возгар уже принял решение:
— Через месяц Фьорды льдом подернуться могут, да и Крезов наказ с людской прихотью не сравнится. Как знать скольких он на охоту снарядил? Второго шанса ни Крез, ни сама Доля не дадут. Не тужите, как вернусь — добычу отпразднуем. Ну иль пораженье твоей медовухой зальем, — лучник подмигнул старику. Зимич заулыбался в ответ:
— «Пораженье», скажешь тоже. Чтоб стрела твоя заговоренная да мимо цели пролетела…
— Так то стрела — она руке и глазу послушна. А конь мой, видать, по кнуту истосковался, — Возгар угрожающе глянул на Усиня, который в ответ упрямо мотнул головой и презрительно раздул ноздри.
— Ох, дождешься ты у меня… — начал наемник, но в тот же миг что-то меховое и юркое промчалось по сходням, ловко вскарабкалось на спину коня и вцепилось коготками в гриву. Опешивший от такой наглости Усинь, замотал головой, вскинулся, а после, оглушив собравшихся громким ржаньем, себя не помня рванул по мосткам на челн. Как только все четыре копыта коня коснулись палубы, непрошеный зверек соскочил и благоразумно потребовал защиты, спрятавшись за кормчим.
— Мокроус! — взревел мужчина, выплевывая жевательный деготь и тщетно пытаясь поймать проказника за шкирку. — Чтоб тебя салака хвостами до смерти защекотала! У нас же был уговор — не играться с грузом!
Меховой хулиган прищурил черные бусинки глаз и, после краткого раздумья, показал длинный розовый язык.
— Какая славная выдра! — звонкий голос Скёль заставил всех обернуться на скальда, вызвав куда больше удивление, чем скачущий конь с выдрой, вместо седока. Путники переглянулись — до того было странно слышать обычную людскую речь от того, кто общался лишь песней, да певучей волшбой.
Рунопевец, ни на кого внимания не обращая, сел тут же на палубу и похлопал себя по колену:
— Иди сюда, маленький хулиган! — к всеобщему удивлению, зверек тут же послушно устроился на коленях у Скёль, позволяя чесать спинку и гладить лапки.
Кормчий, повидавший, казалось бы, все в этой жизни, замер с открытым ртом.
— Откуда вы это вырыли?! — наконец выдал старик, смотря на скальда с суеверным ужасом. Умение понимать зверей приписывали рожденным от злыдней полукровкам.
— Родня моя, — примирительно пробасил Тур, подтверждая слова звонкой монетой. — Жёнка просила до стада отчего проводить. А то девка, как осиротела, слегка умом тронулась. А юродивых у нас не любят.
Кормчий согласно покивал, пряча крезик в кошель к остальным:
— Девка, стало быть…
— Да я и сам толком не разобрал, но для парня шибко малохольная, — усмехнулся воевода.
— Отдать концы! — прозвучало над
