отойти, либо держаться и ждать неизбежного уничтожения. На плато вылетали все новые и новые всадники. Но где же французская пехота, которая одна только и может окончательно закрепить победу Бонапарта? И когда же французские grenadiers развернут английские пушки против английских солдат?
Железный Герцог вздохнул: «Как мне хотелось бы, чтобы наступила ночь, или подошли пруссаки...»
Однако пруссаков остановили под Планшнуа.
Грохот орудий на правом фронте отвлек внимание императора. Наблюдая за тем, как включается в действие артиллерия фон Бюлова, он не сразу заметил импульсивную атаку Нея, заметив же воскликнул: «Рано, чересчур рано. Ней поторопился! Это может закончиться катастрофой».
— Этого человека не исправишь,— заметил Сульт.— Точно так же, как под Иеной, он подпортит победу Вашего Величества.
— А где же его пехота? — поразился император.— Бросай ее в бой, Сульт, бросай ее в бой, может быть, еще не поздно.
На плато Мон-Сен-Жан кавалеристы Нея бешено крутились вокруг английских каре. Каре густо ощетинилось штыками и держалось; чтобы их разбить, была нужна либо атака вооруженной ружьями пехоты, либо артиллерия. Французской пехоты поблизости не было, французской артиллерии — тоже, однако в распоряжении атакующих находились отбитые у англичан пушки, почти весь артиллерийский парк Веллингтона[105]...
Батальон полковника Фрейзера держался. Полковник ничуть не сомневался в мужестве своих солдат, а вот приказ герцога вызвал у него горькое недоумение: открытая позиция и отсутствие огневой поддержки заранее обрекали ушедших в глухую оборону англичан на гибель. Битва проиграна, это стало ясно с того самого момента, когда кирасиры доскакали до пушек. Рано или поздно, французы развернут английскую артиллерию против английских каре, от картечи штыками не прикроешься. Однако кавалеристы Нея и думать не думали ни о каких пушках, вместо этого они тратили драгоценное время, увлеченно гоняясь за отдельными солдатами, не успевшими занять свое место в ощетинившихся штыками каре. Над батальоном Фрейзера развевались Юнион Джек[106], королевский флаг и батальонный вымпел. Полковник сильно опасался, что стоит одному из этих полотнищ упасть, и солдаты бросятся врассыпную. Каре находилось в постоянном движении — растягивалось, сжималось, перестраивалось. Как только шеренга делала залп, она отходила назад, чтобы перезарядить ружья, длинные пики французов медленно, но верно прореживали первую шеренгу. Фрейзер почувствовал удар и обжигающую боль, из разорванной ружейной пулей штанины выглядывала перебитая кость; он схватил ружье убитого солдата и оперся на него, как на костыль. Следующий выстрел поразил одного из знаменосцев; сделав огромное усилие, полковник подхватил падающий вымпел. Английские солдаты не проявляли ни малейших признаков паники. Как написал Фрейзер в своем позднейшем рапорте, «Кавалерия действовала с невиданной отвагой, наша же пехота держалась с невиданной стойкостью.»
Общеизвестно, что именно в критические моменты лучше всего раскрываются качества великих полководцев. Веллингтон повернулся к коменданту своей кавалерии, лорду Аксбриджу.
— Какими силами вы располагаете?
— Милорд, у нас есть кавалеристы Доренберга, Ареншилда, герцога Брауншвейгского, ван Мерлена и Гинги.
— Сколько человек осталось в строю?
— Четыре тысячи, может быть, пять.
— Вводите их в бой. И поскорее, пока Бонапарт не подтянул пехоту. Или мы отобьем наши пушки, или все пропало.
Английская кавалерия пошла в атаку. В ее авангарде можно было видеть яркие мундиры Эннискилленского драгунского полка и серые — Шотландского.
Полковник Эме, помощник Нея, услышал быстро нарастающий грохот копыт — кавалерия Аксбриджа была уже совсем рядом. И тут ему на глаза попались английские пушки, так и промолчавшие все это время. Более того, возбужденные своим первоначальным успехом французы даже не позаботились оттащить эти грозные трофеи в свое расположение или хотя бы привести их в негодность. И теперь, если английским кавалеристам удастся потеснить противника... Эме поискал глазами командира, но тот торопливо строил кавалеристов в линию, чтобы встретить натиск англичан. Нужно было действовать, и как можно быстрее.
— Les clouts! — закричал Эме.— Берите гвозди и заклепывайте пушки!
В те времена пушка была настолько простым устройством что существовал один-единственный способ быстро и надежно вывести ее из строя: забить в запальное отверстие гвоздь без шляпки. Несколько человек из каждого кавалерийского подразделения в обязательном порядке имели в своих седельных сумках предельно простые инструменты для заклепывания вражеских пушек — гвозди и молотки.
— Гвозди! Гвозди! Гвозди! У кого есть гвозди?
Этот призыв катился от эскадрона к эскадрону. Эме был близок к отчаянию. Он скакал вдоль строя, поминутно выкрикивая все то же слово: «Les clouts! Les clouts!»
Гвоздей ни у кого не было. Все «клепальщики» погибли. Имей французы пригоршню гвоздей, успей они вывести английские пушки из строя — и Веллингона не спасли бы в тот день от поражения никакие пруссаки.
Далее последовала кавалерийская схватка, не имеющая себе равных в военной истории. Англичане и французы не уступали друг другу ни в ярости, ни в беззаветной отваге; ни прежде, ни потом не встречались на поле битвы столь великие, прославленные противники, как Cuirassiers Imperiales Наполеона и Веллингтоновы Бригады тяжелой кавалерии. Французские кавалеристы не успели еще толком разогнаться, когда в их строй врезались шотландские серые драгуны и эннискилленцы. За время войны на Полуострове эти полки прославились своими неудержимыми кавалерийскими атаками. Зазвенела сталь, в яростной схватке смешались гусары Ареншилда и кирасиры Делора, черные уланы герцога Брауншвейгского, красные уланы де Стюерса и драгуны Дернберга. Словно по заказу, поднялся ураганный ветер; казалось, что в этой битве участвует сама природа. Вскоре сражение стало совершенно беспорядочным. На поле, сплошь усеянном человеческими и лошадиными трупами, кипело множество индивидуальных схваток.
Лейтенант Гамильтон, принадлежавший к полку Серых шотландцев, оставил нам описание одного из таких быстротечных поединков. «Некий красный улан ударил моего коня пикой в голову. Я рубанул его саблей, стараясь попасть по руке, и поскакал дальше. Чуть позже я посмотрел на свою саблю и увидел на ней кровь. Улан был ранен, очень может быть, что это спасло мою жизнь — я очень боялся, что он выстрелит в меня из пистолета, среди нас ходили слухи, что красные уланы зачастую так поступают»[107].
Кирасир Паскаль ле Минье выхватил пистолет и выстрелил скакавшему на него всаднику прямо в лицо. Другой красномундирный кавалерист попытался достать его пикой, однако Паскаль парировал этот удар саблей и выбил противника из седла. Затем он почувствовал страшный удар по защищенной шлемом голове, покачнулся, медленно сполз из седла и покатился по земле, не ощущая ничего, кроме всепоглощающей боли. Открыв глаза, Паскаль увидел над собой огромного, вставшего на дыбы жеребца, еще мгновение, и на него обрушились
