часов, что мой телефон разрядился. Мы очень хотели есть и пить, поэтому скинулись на доставку из KFC.
— Игла, моя подруга, в органах работает, она поможет, — говорила Вольха.
— Где?
— В морге. Судмедэксперт.
По очереди нас звали на составление протокола. К стандартным вопросам добавлялось «занимаетесь ли вы политической деятельностью?», на что я уверенно отвечал «нет», потому что не депутат и не должностное лицо. Молодой полицейский листал при мне мой же профиль «Вконтакте» и намекал, что экстремизм — это преступление. Я долго и жалостливо объяснял, что мы просто праздновали день рождения.
— А где именинник? — спрашивал полицейский.
— Он не пришел, — отвечал я.
— Почему?
«Обосрался», — подумал я, но сказал, что просто опаздывает.
Мы вышли уже после полуночи. Я вышел, а меня ждал Мэт. Он держал в руке пакет, а в нем бутерброды с колбасой и полторашка воды.
— С отсидкой, — сказал он.
— Я лох, — я ответил. — С днем рождения.
Мы с Матвеем пошли в общагу пешком, а по дороге взяли в ночном магазине по две банки пива, чтобы все-таки как-то отметить. Мне было дико смешно, потому что очень страшно.
Матвей вписал меня у себя в общаге. Мы пили пиво с Лехой, а потом уснули с Матвеем на одноярусной кровати.
— Я бы на твоем месте сдох от страха, — говорил Матвей.
— Я бы тоже, — отвечал я.
— Я горжусь, ты храбрый
На следующий день Матвей позвонил и спросил, хочу ли я быть с ним. Я ответил, что это странный вопрос.
— Я хотел сказать «жить». Жить со мной.
— Только если не будешь гнобить.
— Не буду. Обещаю. Буду ласков, как пюра.
— Окей. Это все, что ты хотел спросить? — я думал, он шутит.
— Нет, я нашел нам почти халявную хату.
Оказалось, что богатый друг Репина, у которого сто квартир по всему городу, ищет жильцов в не обжитую однушку на окраине города и что там нет почти ничего, кроме минимальной кухонной мебели и маленького шкафа для одежды. Условие — платить коммуналку и не взорвать газовый котел.
— Это не шутка? — спросил я.
— Нет. Это серьезное предложение. Собирай монатки и готовься варить мне свою непонятную вкусную еду. И чтобы рот-жопу-глаза жгло что пиздец.
Я засмеялся.
— Бля. Бля, я волнуюсь.
— Я тоже, — ответил он. — Но все ок будет.
— Ну так-то весело.
— Устроим там пидорский притон.
Когда Мэт говорил последние слова, я проходил мимо поста вахтерши в общаге. Мне очень хотелось показать ей фак.
Матвей стал каждый час скидывать мне ссылки на товары из Ikea, особенно шторки для душа и мыльницы. Я напомнил, что он обещал не заебывать, к тому же мы не собираемся проводить там времени больше, чем одно лето, а он отвечал: «Андрей, жизнь должна быть комфортной».
А мне хотелось только фоткать и писать. Фоткать и писать. И представлять, как мы будем жить в нашем и только нашем притоне нашей и только нашей жизнью. Каждый день я гуглил опен-коллы и всякие конкурсы, особенно те, где предлагали деньги. Ближайшим по дедлайну был конкурс института Шанина в Москве. Тема заявлена — «Новолетие. Город будущего». Принимаются проекты в любых художественных практиках. Победителям дают стипендию на обучение в магистратуре и разные плюшки. Дедлайн — через две недели.
«Что я, не нафоткую за две недели что ли?» — подумал я, взял фотик и сел на маршрутку до Тольятти. Я шел по городу и в голове играл трек группы graves — «midwest sports». «Аайм сооо дисконнектеееед!» — пел какой-то чувак. Я шел по городу и думал, что такое Тольятти? Это молодой парень, которому крупно не повезло. Ради его рождения затопили целый Ставрополь-на-Волге, и лучшие молодые умы съезжались в степь, чтобы построить город будущего и поторопить время. А теперь он возглавляет список городов-банкротов, и самые любимое наше занятие — медитация на пустоту, на бесконечность линий дорог, уходящих в горизонт, на монохромное равенство кварталов, многокилометровое зеркало водохранилища и монументальные дома культуры, пылью летящие в степь. Тольятти для меня — это Матвей, я готов с любовью и глубокой печалью всматриваться в него вечно. Я смотрел на дым из труб изнемогающего Автоваза, сделал снимок и ждал, что дым закончится.
Я все отснял, а потом показал Матвею. Вот мальчик наставляет на росгвардейца игрушечный пистолет на фоне магазина «Надежда»; вот два скейтера — парень и девушка — «въезжают» в футуристическое советское здание дворца бракосочетания в стиле брутализм, а на плитке — мох и болезнь времени; старик торгует полевыми цветами на фоне отваливающегося плаката «С днем победы!» и все лепестки у него тоже обвалились на землю, а на коробках лежат голые палки; автовокзал с большим словом «Тольятти» над крышей, металл течет по мрамору ржавыми полосами до самого второго этажа и все люди идут в одном направлении — внутрь. Я назвал эту серию фотографий «Новый город», потому что снимал все в «новом городе» — так называют наш родной Автозаводский район.
— Он необычно стоит, — сказал Матвей, показывая на спортивного парня с голым торсом позади идущих по аллее полицейских. — Он очень расслабленно стоит.
— И? — спрашиваю.
— Ну, никто сейчас так не стоит.
И тут я пожалел, что не взял этого парня крупным планом. Он и правда был похож на скульптуру ренессанса.
— А ты не хочешь поснимать? — говорю Матвею.
— Я не умею, — отвечает.
— Я тоже, — говорю.
— Но у тебя получается. Тут везде что-то ну… такое.
— Ну почему ты просто не хочешь попробовать?
— У тебя все равно получится лучше. У тебя все получается.
Меня разозлили его слова.
— Че опять за декаданс начался?
Он замолчал и мне стало совсем сложно вывозить разговор.
— Короче, я хочу отправить это на конкурс Шанинки. Это в Москве. Они не дают деньги, но там будет вручение и всякие селебы. И мастер-классы. И можно получить стипендию на обучение. В общем, в любом случае портфолио.
— А я на работу устраиваюсь, — сказал Матвей. — В «кефасе» буду работать.
— О, молодец. Хоть у кого-то деньги будут.
— Ага. В Тольятти.
Теперь я замолчал.
— А квартира?
— Я завалил последнюю сессию. Три раза. Меня не допускают до диплома.
Он сказал это и сел в телефон.
— Ты говна въебал?
— Не ори, пожалуйста.
Я развернул его к себе за плечо.
— Мэт. Смотри, никому не выгодно отчислять дипломника. Не саботируй сам себя, пожалуйста. Все будет ок.
— Это бесполезно.
— Нет! Надо по-любому, вот по-любому прям сдать эту херню. Всего немного. А потом новая жизнь.
— Я все дни ебал себя, что надо готовиться
