заморозку. В сарае, где ночевал Николас, под его же чутким руководством я закрепила ещё три — левитацию, отброс и отражение. Теперь при желании воспользоваться ими мне уже не нужно было произносить заклинание. Хватало вспомнить руну и сотворить жест.
Когда мне хотелось поднять в воздух небольшой предмет, я воображала руну левитации и вращала кистью, как императрица, приветствующая свой народ. Как-то Николас отвлёкся от порции пирога, чтобы отпить чаю, а вернувшись к десерту, обнаружил на тарелке пустоту. Зато Сэм съела два куска.
Отброс врагов стал моим любимым знаком, потому что для него я выбрала самый эффектный жест. Мой воздушный поцелуй сбил рыжего с ног и со всей дури впечатал в стену сарая, и, хотя потом мне пришлось долго извиняться, это было круто, чёрт возьми!
Чтобы понять, как работает отражение, я попросила Николаса запустить в меня шариком пламени, самым маленьким, что он мог наколдовать. Ник сердился, а я снова краснела, ведь огонёк отскочил от моих скрещённых, как у Чудо-женщины, предплечий и прожёг в его рубашке дыру.
Слушая рассказы о моих успехах, Томас предложил использовать знак левитации в добыче лепестка чёрной орхидеи.
Королевская усыпальница, как ни странно, находилась не в дворцовом комплексе, а посреди самого обычного кладбища. Так фламийцы показывали, что перед ликом смерти все равны и что хороший правитель не оставляет свой народ даже в загробном мире.
Хотя захоронения формально относились к Пирополю, фактически они располагались за чертой города. То, что не придётся тащиться в столицу, меня несказанно радовало. Я не отваживалась признаться даже себе в том, что до мурашек боюсь Константина Кольдта. Я боялась его до встречи в зверинце, а уж после моей выходки думать спокойно о нём не могла.
Так что подобраться к склепу не было проблемой. Куда сложнее было взять лепесток. Мы не знали наверняка, течёт ли в моих жилах кровь ноксильварцев, а прикоснуться к орхидее без вреда для здоровья мог только тёмный маг.
Умение перемещать предметы, не касаясь их, было как нельзя кстати. Оставалось придумать, как доставить реликвию домой. Знак-то работал всего ничего. Но у нас был дневник Мелиссы, и мы предположили, что лепесток может храниться между пропитанными её магией страницами. Я подумала, что это будет выглядеть красиво и символично, почти как засушенная роза в молитвеннике Ральфа де Брикассара. * И образ прекрасного священника из романа Колин Маккалоу подтолкнул меня к тому, чтобы одобрить план.
Вечером накануне похода нас ожидало неприятное известие. Слегка взъерошенный оранти протянул сыну послание из Эмбертона. И я, встав за плечом Николаса, дабы узнать, что именно взволновало всегда спокойного Томаса, прочитала следующее:
«Милостивый господин Шелли, мой дорогой друг! Пишу тебе, чтобы сообщить радостную весть — семена томатов, что передала милая Молли, взошли! Теперь, быть может, и я буду наслаждаться этими великолепными овощами, какие имел счастье отведать за твоим гостеприимным столом…»
— Что это? — я уставилась на Томаса. — Томаты? Вы серьёзно?
Нет, он не шутил.
— Читай дальше, дитя моё.
Я снова погрузилась в письмо. Пропустив оду томатам, закруткам, пересказ новой проповеди, жалобы на радикулит и прочую болтовню немолодого человека, перешла к кульминации:
«Есть ещё одна вещь, коллега, на которой я хотел бы остановиться. Вообрази, на старости лет меня удостоили высокого внимания. Наш храм посетил сам альтеор Кольдт!»
Я сглотнула. Сердце забилось быстрее. Это же совсем рядом, в каком-то десятке километров от нас! Но то были ещё цветочки по сравнению с тем, о чём дальше писал верный друг.
«Упомянутый пробыл недолго и уехал спешно в связи со срочным вызовом от Его светлости Бальтазара Кольдта, а до того я успел втолковать ему, что у нас всё в исправности, народ хоть и простой, но соблюдает законы его батюшки, как и законы высшего порядка — божьи. Альтеора, по правде, мало интересовала смиренность здешнего люда. Привела его к нам необходимость, природы которой не смею по причине клятвы раскрыть. Могу только намекнуть, что альтеор надеялся найти то, что у него взяли без спросу и что ему особенно дорого. Ценность затерялась в районе Багрового поля при отступлении противника, и след её оборвался. Я совершенно честно ответил главнокомандующему, что долгие годы в этих местах не происходило ничего необычного, и в мои руки не попадало диковинок. Понимаю, моя просьба будет выглядеть нелепо, учитывая то, что не могу открыть деталей дела, а также то, что ваша деревенька с её пятью домами бедна на события, но, если ты, друг мой, заметишь нечто экстраординарное, прошу, дай знать. Альтеор Кольдт был весьма обеспокоен и как всегда убедителен, однако учтив со стариком. Он даже обещал выделить храму дополнительное финансирование из бюджета нашей любимой родины. Представь, кабы выдалась возможность закупить новые экземпляры для библиотеки и освежить трапезную! Однако я отвлёкся, как это часто бывает в моём возрасте. Прошу меня простить и передать Молли привет вместе с благодарностью за волшебную рассаду. Век не забуду её доброту.
Искренне ваш,
Оранти Калеб Блэйк».
В конце читать было совсем сложно — листы подпрыгивали в дрожащих пальцах Николаса.
— Отец, может… может такое быть, что Константин ищет Саманту? Ведь это её фригонцы бросили у Багрового поля, а мы подобрали.
— Полагаю, именно об этом предупреждает Калеб.
Я опустилась в кресло у камина.
— Воспитанница Антуана старше, — рассуждал Николас, — Кольдт не приехал бы в Эмбертон лично ради любой другой пленницы и уж тем более не стал бы требовать клятв.
— Нет.
— В армии ходили слухи, будто Константин пошёл по стопам отца и завёл дитя от одной из своих любовниц. Яблоко от яблони, все дела… Говорили, что ребёнка не выводят в свет, чтобы уберечь от врагов. Однажды командир приказал отнести карты в шатёр альтеора. Пока я раскладывал их, вошёл Бальтазар и спросил, понравился ли его подарок Сэму…
Я уронила лицо в ладони. Вот кто такие папа Стин и дядя Зар. Константин и Бальтазар Кольдты! Из груди вырвался стон. После того, что было в зверинце, никто не поверит, что мы забрали девочку, чтобы помочь, а не с целью наживы. Саманта же говорила, пыталась сказать, из какой она семьи, но я услышала «Кольд» вместо «Кольдт» и отнесла это к характеру её силы. Кстати, как получилось, что дочь фламийского архимага — маг льда?
— Разве это возможно? — спросила я Томаса.
— Только технически, — он криво улыбнулся, — на практике же ребёнок-«ледышка» у представителя Дома неуёмного пламени — скандал. Так что здесь мы имеем дело с тайной и, прошу
