твое слово обыграют против тебя, заводит в тупик.
— Уважаю, — меня вдруг охватывает злость, и я встаю к Роману вплотную. Поднимаю на него взгляд. — Уважаю, и именно поэтому я тебе не изменяла, Рома. Это и есть уважение, Рома, в семье.
Хмыкает.
И, кажется, я вижу в его глазах одобрение?
Я не поняла.
Я огрызнулась, и он это оценил. Вот как с ним надо общаться? Через агрессию, и только тогда он увидит в тебе того, с кем стоит вести диалог сдержанно?
— И да, — я щурюсь, — Наташа именно этого и ждала, что ты восхитишься ее беременностью. Ты же так любишь детей. Такой заботливый папуля! И почему бы тебе не стать папулей и ее выблядку.
Шокированно замолкаю.
И меня накрывает тошнотой от своих же слов и тона, которым я выплюнула последнее слово, а Роман ухмыляется.
Только теперь в нем не одобрения. Оно сменилось насмешливостью.
Я не хотела всего этого говорить, но из меня выплеснулось презрение. И даже ненависть к ребенку, которого этой ночью может и не стать.
— Ром, — закрываю глаза на несколько секунд, успокаивая в себе черную бурлящую гниль. Вновь смотрю в холодные глаза бывшего мужа. — Девочкам достаточно стресса. Разве ты этого не понимаешь?
Добровольно они не оставят Романа.
Их болезненная привязанность, страх потерять отца и испуг от новости, что якобы Наташа умирает, не позволит им уйти со мной.
— Они мне нужны, — рычит Роман.
Я от его низкого и утробного признания аж дергаюсь. В нем черный надрыв, который меня пугает до слез в глазах.
— Ты у меня их не отнимешь, — наклоняется ко мне, — и даже не подумаешь в эту сторону, Лера. Они моей крови. Они — мои, а за мое я, Лера, глотку перегрызу.
— И мне перегрызешь?
У меня ресницы вздрагивают, и с них срываются слезы. Я больше не вхожу в категорию “мое, не трожь”.
Мне становится холодно.
— Я просто предупреждаю Лера, чтобы ты не чудила. Вот и все, — голос Романа тихий, но острый, как лезвие бритвы. — Девочкам я никогда и ни за что не наврежу.
— Потому что они твои, — шепчу я, — а я — нет.
Больно.
— Ты сама отказалась быть моей. Твое решение, Лера.
— После того…
— Не имеет значения после чего, — мрачно отвечает он.
— Если бы ты умирал, я бы не отказалась от тебя, — судорожно шепчу я и сжимаю кулаки. — Если бы остался инвалидом, не отказалась бы. Все бы вынесла. Болезнь, смерть, нищету, но не то, что ты предпочел другую женщину.
— Не женщину, а шлюшку, — отворачивается и вновь меланхолично смотрит на соседний дом, в котором стало меньше горящих окон. — Это большая разница, Лера, но хватит об этом. Я устал.
— Я не знала, что ты такой.
— Ты много не знаешь, и это пустой разговор. Ты проверила Варю. Она в порядке и в безопасности. Я переговорю с ней, что не стоило поднимать панику и пугать сестру.
— Не стоило?! Твоя любовница истекает кровью!
— И ее бабка обвиняет тебя, что ты довела бедную фиалочку до истерики и выкидыша, — пожимает плечами.
Ребенок Наташи для него — “мое, не трожь”. Да, не по любви, но принципы иногда могут быть сильнее эмоций. Могу ли я стать для него врагом, если он решит, что мой звонок виноват в возможной трагедии.
— И ты ей веришь? — тихо спрашиваю я.
— Как и ты в то, что я насильник, — оглядывается. — Да и что ты могла сказать Наташе такого, что ее так напугало. Сказать про выблядка?
Пристыженно опускаю взгляд. Как умело он выдернул из меня гниль, которая теперь горчит на языке.
— Про выблядка она и от меня слышала, — поднимает взгляд к нему. — И что-то кровью не истекла.
Замолкает на несколько секунд и вздыхает:
— Иди, Лер, если не думаешь оставаться. И Насильно девочек я не буду держать. Если решат пойти с тобой, то пусть идут.
НАчинаю паниковать.
А удастся ли мне уговорить девочек поехать со мной, когда они чувствуют, что папа нуждается в них. Что они его держат от падения в бездну?
— Ты должен их прогнать.
— Я не буду этого делать, — его голос вновь становится ледяным. — Я теряю терпение, Лера. Ты меня утомила.
Глава 31. Вспылила
— Утомила? — я почти взвизгиваю на волне резкого возмущения. — Я тебе все-таки не посторонний человек, Рома!
— Думаешь?
Он напряженно сжимает перила и смотрит перед собой:
— Тогда ответь мне на один вопрос, Лера, — он не моргает и будто хочет вырвать витые перила, — не будь у нас дочерей, то ты бы тут стояла, а? И были ли бы у нас с тобой встречи?
Нет, конечно.
Я бы его везде заблокировала и уехала далеко строить новую жизнь, выкинув из нее прошлое с Романом.
— Почему ты молчишь?
Сглатываю. Он прав, я сама в нем сейчас вижу постороннего человека и все бы отдала, чтобы нас ничего не связывало.
Я хочу от него избавиться, и он это знает.
И все мои разговоры о том, что он должен отказаться от дочерей в мою пользу — тому подтверждение.
— Твоя измена перечеркнула все, что между нами было.
— Да я же не спорю, Лера, — его голос почти срывается в рык, — может, теперь ты меня оставишь, а?
— И ты совсем не тот…
— Не тот.
На тонком чутье я понимаю, что мне надо заткнуться, но его затыкает женская злость и ненависть к человеку, который грязно и подло предал меня с шалавой, и эта шалава была вхожа в мой дом.
Наташа улыбалась мне, а Роман после нее целовал меня и ложился в одну постель.
Урод.
Я кидаюсь к Роме в четком желании столкнуть его на асфальт с балкона через низкие перила.
У меня благодаря его благородству и щедрости будут деньги на адвоката, который докажет, что это было самоубийство.
Ненавижу его.
Я хочу стоять у его могилы.
В состоянии аффекта и в гневе человек не отличается рациональностью, умом и
