удовлетворил ваше любопытство, чтобы оставили меня в покое?
— Ого, в вашем мире уже международные конвенции существуют.
— Как раз после заключения мирового соглашения приняли, — сказал Тео так, что я поежилась. Что же такое он вытворял, что даже для военного времени признали чересчур жестоким? Вряд ли я хотела бы узнать.
И вообще, будь мы наедине — бежала бы уже, только пятки сверкали. Но сейчас его признания казались рассказом о чем-то далеком, воспоминаниями об исторических событиях, не более. Правда, для них это, должно быть, тяжелые воспоминания.
— Извиняюсь. Зря я об этом заговорила.
— Нам трудно вспоминать о войне, дорогая, но и забывать нельзя, — сказал Йенс, не подозревая, как тепло у него получилось это «дорогая». — Со мной вы можете говорить о ней, пока не надоест слушать, вряд ли молоденькой девушке будут интересны армейские байки. Вот и нашему гостю совсем неинтересно…
— Да поняла я, — проворчала, с досадой заглянув в пустую кружку. — Пойду принесу еще кипятка.
18
Глубокой ночью меня разбудил свет. Нереальный, призрачный — казалось, что проснулась во сне. Было так тихо, что слышалось медленное, будто натужное тиканье часов в гостиной.
Небо за окном пересекали светящиеся полосы, широкие ленты зеленого пламени. Северное сияние. Ни разу в живую не видела, только мечтала посмотреть как-нибудь. На ходу накинув плащ, нащупала старые сапоги, обулась и вышла на веранду, едва не споткнувшись. Сапоги были велики на два размера, я их нашла, разгребая кладовку, и приспособила специально для таких целей.
И все же умудрилась что-то уронить, то ли лейку, то ли ведерко. Оно рухнуло со скамейки с противным жестяным грохотом. Проклиная свою рассеянность — зачем это здесь оставила! — прислушалась. Несколько минут спустя тихонько распахнулась соседняя дверь и раздался голос Йенса.
— Что-то случилось, Анастасия?
— Нет, я просто посмотреть вышла и уронила… Простите.
Веранда тянулась вдоль всей стены и была разделена резной перегородкой по пояс высотой. Чисто номинально, обозначить, где чья половина. Опираясь на нее, я наблюдала, как он усаживается в такое же, как у меня, ротанговое кресло, достает трубку и начинает неторопливо забивать ее табаком.
— Ах да, для вас оно еще в диковинку. Скоро привыкнете и станете жаловаться, что мешает спать. Одна из излюбленных тем здешних разговоров о погоде.
— Я разбудила вас? — попыталась вспомнить, видела ли эту трубку у него раньше, но не получилось. — Не знала, что вы курите.
— Бросаю, — коротко отозвался он и чиркнул спичкой. Ее пламя на фоне северного сияния казалось ярко-рыжим и бросило на его профиль причудливый отсвет. — Я чутко сплю, с войны привычка осталась. Как и эта.
Он выпустил колечко дыма, мгновенно исчезнувшее в полутьме. Некоторое время мы молчали и смотрели на небо, он со своей части веранды, я со своей.
— Говорят, вы вернулись с войны героем. Почему сюда уехали?
— Только не нужно вот этого, молю. Все относительно: в своей стране я герой, а наши противники пугали моим именем детей.
— Наверное, вам не хочется опять об этом говорить. Больше не буду спрашивать о войне, обещаю, — сказала я, не отрывая глаз от причудливых всполохов. — Все равно я ничего не знаю о вашем мире.
— Значит, вы вольны спрашивать о чем пожелаете. Я лишь не хочу, чтобы строили иллюзии на мой счет. А на войне, как бы тяжело ни было, я чувствовал себя на своем месте. Уехал от того, что началось после. Не люблю, знаете ли, обвешаться медалями и чтобы на меня глазели, будто на породистого пса на выставке.
Я вдруг подумала, что он, наверное, просто в какой-то момент очень устал. Быть на виду. Принимать важные решения. Постоянно нести колоссальную ответственность. Но по ответственности все же скучает, вот и взял меня на поруки.
— Я рада, что вы здесь, — проговорила тихонько, продолжая смотреть на небо, а не на него. — То есть, мне очень повезло.
— Будет вам, Анастасия. Не я — так кто-нибудь другой позаботился бы о вас, в кальдере так принято.
— Угу. Например, ваш приятель едва не застрелил меня прямо на перроне. И маги дергают своими проверками…
— Ладно — кто-нибудь, кроме магов, — рассмеялся Йенс. — Но сейчас-то все выяснилось, и к вам все исключительно лояльны, мой приятель в том числе. С людьми, которые ему не по душе, он не столь многословен. Ступайте спать, не мерзните. Впереди долгая зима, насмотритесь еще.
Мне бы хотелось посидеть еще немного, так было хорошо и спокойно. Это удивительно прекрасное небо, тихая безветренная ночь, легкий запах дымка от трубки Йенса. Можно говорить о чем-нибудь или молчать, неважно. Но он ведь не уйдет, пока меня не проводит, а вставать привык рано. И я послушно вернулась в дом.
Утром мы отправились на ферму, готовиться к сезону. Траву скосили накануне, она топорщилась коротким жестким ежиком. Поля разделили на участки разной величины, отметив углы узкими флажками — каждому работнику полагалась своя делянка. Мне Йенс выделил кусочек рядом со своей.
— Что-то у меня грядка самая маленькая, — засомневалась я, оглядевшись. Кое-где уже копошились одинокие фигурки, мы явились не первыми.
— На первое время хватит. Я вам помогу.
Заверив его, что со своей работой как-нибудь справлюсь, я взяла ящичек с инструментами и принялась за дело. И вскоре поняла — Йенс прав, мне и этого хватит с лихвой.
Мы выпалывали вьюнки, выпутывали из лозы, осторожно, чтобы не сломать. Она выращивалась в начале лета и в определенный момент высушивалась особым образом, оставаясь мертвой, но упругой. После часа работы живые зеленые паразиты больше не казались мне симпатичными.
Потом следовало подрезать сухие плети, убирая лишнее — чтобы без помех ухаживать за огоньками и не задевать их лишний раз. Очистить от налета плесени, кое-где покрывавшей их скользкими пятнами. Обработать специальным составом. Каждый кустик, каждую веточку.
Когда была опрыскана последняя из лоз, я окончательно убедилась: монотонный кропотливый труд — не мое. Например, в детстве проще было вскопать грядки, чем собирать смородину. Пока в ведре донышко скроется, казалось, целая вечность пройдет. Но смородину хотя бы можно было еще и есть.
А главное, тогда самой грустной из всех возможных мыслей была мысль о том, что вместо купания в речке приходится рвать ненавистную ягоду. Еще живы были родители, а мой родной мир не исчез без следа…
Привычный Йенс закончил раньше, хотя его поле было втрое больше моего клочка земли. От помощи я отказалась, и он просто ждал, сидя на пригорке и греясь на скупом осеннем солнышке. По его
