убогого существования появился аппетит к более утонченному стилю, тканям, прекрасному. Диор воспользовался моментом.
Он предложил нам расточительную роскошь и утонченную женственность. Хотел, чтобы мы затянули пояса, как никогда прежде, утянули талию, подчеркнув изящные бедра. Словно замысловатые лепестки цветка мы создавали Ligne Corolle[16] Диора, стиль, который я понимала, но не принимала, поскольку, собирая каждую юбку, приходилось сшивать много метров материи. Я выучилась своему ремеслу, перекраивая и переделывая поношенные готовые платья более успешных, чем я сама, женщин, а теперь здесь перелопачивала такое излишество шерстяной или шелковой материи в юбки из прошлого, времен Первой мировой, наряды, одной только тяжестью и корсетами превращавшие женщину в красивую безделушку.
Каждый день отмеряли ткани, и мадам Фурнель раздавала девушкам отрезы для работы. В первые несколько дней от напряжения болели пальцы. Как только кто-то из нас откладывал законченное платье, тут же появлялась мадам Фурнель.
– Ah, bien fait[17], – говорила она, осмотрев шитье, глазами пробегая ровные идеальные стежки.
Или:
– Придется переделать этот небольшой кусочек, ma chère, тут не очень получилось, согласны?
Каким-то образом ей удавалось выжать из нас все что можно, несмотря на спешку и усталость.
В первый день мадам Фурнель нашла еще одну портниху, Жюльетту, которая искала напарницу, чтобы вместе снимать квартиру. Жили мы в тесной холодной квартирке на чердаке, но зато недалеко от работы. Здоровая деревенская девушка с радостью обучала меня по вечерам языку. Мы слишком уставали, чтобы много болтать, но то там, то сям возникали за длинными столами на ко́злах неторопливые беседы. Сидели мы по четыре в ряду, склонившись над тяжелыми атла́сами или крепами, ниспадавшими на колени и окружавшими нас, словно расплавленный свинец. С каждым днем я все лучше понимала своих соседей, и мой итальянский плавно перешел во французский.
Через несколько недель, когда однажды утром мы с напарницей, болтая, спешили на работу, я поняла, что нашла свой путь, что у меня все может получиться, я скоро выучусь всему необходимому и смогу вернуться в Санкт-Галлен за Лорином.
Последние два дня перед шоу никто не спал. Двенадцатого февраля 1947 года ателье открылось для показа первой коллекции Кристиана Диора.
Весь персонал охватило волнение, все понимали: происходит нечто выдающееся. И все же некоторые опасались, что это перебор и мир пока не готов к таким переменам. На самом деле наша работа вызвала сенсацию. Диора назвали гением, а его видение – новым обликом. В ту ночь мы крепко спали от усталости и шампанского, которым одарила нас мадам Фурнель.
После ослепительного открытия работы стало поменьше. Оставалось время и поболтать, а когда мы начали шить из ситцевых тканей для новой коллекции, в ателье царил счастливый гул. Мадам Фурнель научила меня строчить на электрической швейной машинке. Благодаря своему старенькому «Зингеру» основам шитья я научилась еще в Санкт-Галлене, а теперь быстро освоила электрическую и, можно сказать, влюбилась. Когда по вечерам не было работы, мадам Фурнель разрешала мне задерживаться и шить для себя. Наконец я смогла закончить тот жакет, первую мою вещь, которую она тогда увидела. Со временем я смоделировала свой гардероб из обрезков и клочков тканей, оставшихся от пошива платьев.
Однажды поздним апрельским вечером, когда дни стали длиннее и свет проникал в мастерскую, я работала над платьем. Я шила из малинового шелка, распустив довоенное платье, купленное на marché aux puces[18]. Это был тяжелый роскошный атлас, скроенный по косой нити. На изделии не было этикетки, так что я не могла сказать наверняка, шилось ли оно у Скиапарелли или просто под впечатлением от ее работ. К счастью, платье было сшито для крупной женщины, поэтому ткани для переделки было достаточно. Я распустила его предыдущим вечером и теперь, разложив ткань на столе, думала и прикидывала. Когда я поняла, что буду из него делать, то взяла тяжелые ножницы и, как учила меня мадам Фурнель, начала кроить.
До сих пор я не знаю, что это было, может быть, я уловила мимолетную тень – но неожиданно я почувствовала, что за мной наблюдают. Я быстро огляделась, но никого не заметила, вскоре вернулась к работе и забыла обо всем. Разложив уже вырезанный перед платья, я начала выкраивать спинку. Вырезав все детали и совместив перед со спинкой, я отошла на шаг от стола, оценила взглядом работу и довольно кивнула. Пойдет.
– Мадемуазель, а вы очень уверенно все делаете, – сказал голос из тени.
От неожиданности я вздрогнула, но это было ничто по сравнению с тем страхом, когда я поняла, кому принадлежит голос.
Я вглядывалась в противоположную сторону, пока не увидела очертания головы, плеч и наконец всю фигуру, возникшую из-за платьев с завышенной талией на манекене, установленном на постамент.
Он был невысокого роста, и, когда подошел поближе, свет выхватил гладкую прическу. Это был месье Диор.
Я замерла. За те несколько месяцев, что я работала на авеню Монтень, Диор из никому не известного модельера превратился в новое божество мира моды. Здание было не просто сердцем его бизнеса, а храмом нового божества. Мы воплощали его замыслы, в точности следовали его указаниям и пожеланиям, но не приближались к нему. Как только я поняла, что он за мной следил, то прекратила работу и не знала что делать. Но он с таким интересом на меня смотрел, что скорее был заинтригован, чем раздражен.
– Вы на ткань даже выкройку не нанесли? – полюбопытствовал он.
– Нет, – ответила я, и сердце учащенно забилось.
Я испугалась и заволновалась, стараясь не допустить оплошность.
– Я люблю играть с тканью, пока… Мне трудно это объяснить, пока не пойму, как ее раскроить. Простите, мэтр, разве это плохо?
Он засмеялся и прошел вперед.
– Вас наняла мадам Фурнель?
– Да, мэтр.
Он подошел ближе.
– И вы сами сшили это? – спросил он, показывая на мое платье, которое я сшила из кусочков ткани.
Когда я кивнула, он заметил мой жакет, висящий рядом на стуле. Он поднял его, осторожно разглядывая.
– И это?
– Да, мэтр.
Он тихонько что-то мурлыкал, рассматривая.
– Я обратил на вас внимание. Вы умеете двигаться и носить одежду, но я и вообразить не мог, что вы сами шьете свои платья.
– Я это люблю. Люблю, когда появляется идея, вижу, как будет ниспадать или сидеть. И, конечно, я не могу себе позволить покупать то, что нравится.
Слова вырвались из меня потоком. Он с любопытством посмотрел на меня, и я замолчала.
Его губы медленно подернула улыбка.
– Это интересно, – непринужденно заметил он. – Вы кроите и шьете, как
