в карман. Когда он надевал солнцезащитные очки, доктор обратил внимание на усики детектива, толщиной с карандаш, подбритые с такой тщательностью, на какую сам доктор был способен лишь в молодости. Такие усики, как на гравюре, протравленные под носом и над верхней губой, требовали твердой молодой руки. В своем нынешнем возрасте Пател, должно быть, опирался локтем на зеркало в ванной, поскольку бритье такого качества предполагало, что он обходится лишь лезвием, вынутым из держателя. Какое времязатратное тщеславие для человека, которому за сорок, подумал Фаррух; или, может, кто-то другой брил заместителя комиссара – возможно, молодая женщина своей уверенной рукой.
– Итак, – сказал детектив Дхару. – Не думаю, что вам известны все ваши враги. – Ответа он не ждал. – Полагаю, мы можем начать со всех проституток, но не с хиджр, а также с полицейских.
– Я бы начал с хиджр, – вмешался Фаррух; в нем снова заговорил киносценарист.
– А я бы нет, – сказал детектив Пател. – Какое хиджрам дело – член клуба Дхар или нет? Главное для них – его пенис и яйца.
– Это вы сказали, – произнес актер.
– Я сильно сомневаюсь, что убийца – член этого клуба, – сказал доктор Дарувалла.
– Я бы этого не исключал, – отозвался Дхар.
– Я и не собираюсь, – кивнул детектив Пател. Он дал доктору Дарувалле и Инспектору Дхару свои визитные карточки. – Если вы захотите позвонить мне, то лучше по домашнему телефону, – сказал он Дхару. – Я обычно не оставляю никаких сведений в криминальном отделе управления. Вы-то знаете, что нам, полицейским, нельзя доверять.
– Да, – сказал актер, – знаю.
– Извините, детектив Пател, – произнес доктор Дарувалла, – но где вы нашли эту банкноту в две рупии?
– Ее вложили мистеру Лалу в рот, – ответил детектив.
Когда заместитель комиссара полиции ушел, они остались сидеть за столом, молча слушая послеполуденные звуки. Они были так поглощены этим, что не обратили внимания на демонстративно долгое отбытие второй миссис Догар. Она встала из-за стола, потом остановилась, чтобы посмотреть через плечо на безучастного Инспектора Дхара, затем, пройдя чуть дальше, опять остановилась и снова посмотрела на него, а затем еще раз.
Наблюдая за ней, мистер Сетна решил, что она не в своем уме. Мистер Сетна отмечал каждую стадию этой крайне сложной ретировки мисс Догар из Дамского сада и обеденного зала, но, похоже, Инспектор Дхар вовсе не замечал женщину. Пожилого стюарда заинтересовало то, что миссис Догар ела глазами исключительно Дхара; она ни разу не глянула ни на доктора Даруваллу, ни на полицейского, продолжавшего сидеть к ней спиной.
Мистер Сетна также видел, что заместитель комиссара полиции кому-то звонил из телефонной кабинки в фойе. Детектив на мгновение отвлекся на явно взволнованную миссис Догар; пока женщина шла мимо него к выходу и просила дежурного по автостоянке подогнать ее машину, полицейский, похоже, отметил ее привлекательность, спешку и сердитое выражение лица. Возможно, заместитель комиссара прикидывал, подходит ли эта женщина на роль того, кто недавно насмерть ударил клюшкой пожилого человека; по правде сказать, подумал мистер Сетна, вторая миссис Догар выглядела так, как будто хотела кого-нибудь убить. Но детектив Пател только проводил глазами миссис Догар; пожалуй, его больше интересовал телефонный звонок.
Тема разговора показалась мистеру Сетне настолько семейной, что погасила его интерес к полицейскому, которого стюард подслушивал лишь до того момента, пока не убедился, что З. К. П. Пател звонит не по служебным делам. Мистер Сетна был почти уверен, что полицейский разговаривал со своей женой.
– Нет, милая, – сказал детектив, терпеливо выслушав собеседницу. – Нет, я бы тебе сказал об этом, милая. – И снова выслушал ее ответ. – О да, конечно, милая, я тебе обещаю, – закончил он. На какое-то время, слушая своего абонента, заместитель комиссара закрыл глаза; наблюдая за ним, мистер Сетна испытал глубокое удовлетворение оттого, что никогда не был женат. – Но я не отвергал твоих теорий! – вдруг повысил голос детектив Пател. – Нет, конечно, я не сержусь, – добавил он виновато. – Извини, милая, если тебе показалось, что я сержусь.
Даже такой ветеран подглядывания и подслушивания, как мистер Сетна, не мог вынести этого и решил удалиться, позволив полицейскому завершить беседу с женой приватно. Для мистера Сетны было немалым удивлением, что З. К. П. Пателговорил с женой по-английски. Пожилой стюард заключил, что английский выше среднего уровня – это результат практики. Но платить за это таким унижением… Мистер Сетна пересек обеденный зал, чтобы снова оказаться поближе к Дамскому саду и к своему прерванному наблюдению за доктором Даруваллой и Инспектором Дхаром. Они все еще были поглощены послеполуденными звуками. Следить за ними было не очень-то интересно, но, во всяком случае, они не были женаты друг на друге.
Снова застучали на корте теннисные мячи, и кто-то похрапывал в читальном зале; младшие официанты, привычно гремя посудой, очистили все обеденные столы, кроме стола, за которым сидели с остывшим чаем доктор и актер. (Детектив Пател прикончил все сласти.) Звуки клуба «Дакворт» ясно говорили сами за себя: сухо шелестела тасуемая колода распакованных карт, щелкали друг о друга бильярдные шары, из бального зала раздавался ровный шорох метлы – подметали в одно и то же время каждый день, хотя по вечерам на неделе танцы бывали довольно редко. Не прекращался также безумный топот и скрип обуви на отполированной деревянной площадке для бадминтона; по сравнению с этой остервенелой активностью нижних конечностей глухие хлопки по волану напоминали удары мухобойки.
Доктор Дарувалла посчитал, что в настоящий момент не стоит сообщать Инспектору Дхару плохие новости. Убийства и необычной угрозы было вполне достаточно для одного дня.
– Может, тебе лучше дома поужинать? – сказал доктор Дарувалла своему другу.
– Пожалуй, Фаррух, – сказал Дхар.
Обычно он мог бы съязвить по поводу использования доктором Даруваллой слова «ужин». Дхар не любил слишком размытого значения этого слова; по мнению щепетильного актера, слово следовало бы применять для приема легкой пищи ранним вечером или для трапезы после театра. По мнению Дхара, в Северной Америке, как правило, использовали это слово, подразумевая обед; Фаррух же полагал, что слова «ужин» и «обед» взаимозаменяемы.
В голосе доктора Даруваллы зазвучало что-то отцовское, когда он позволил себе с Дхаром критический тон. Он сказал актеру:
– Отнюдь не в твоем характере говорить с абсолютно незнакомым человеком на чистом английском.
– Полицейские для меня не такие уж незнакомые, – сказал Дхар. – Они общаются на английском, но только не с прессой.
– О, я совсем забыл, что ты прекрасно разбираешься в делах полиции, – с сарказмом сказал Фаррух. Однако Инспектор Дхар уже вернулся в доброе расположение духа – он был спокоен. Доктор Дарувалла тут же пожалел о своих словах. Он хотел было
