составляющей обычно упоминают кратко. Так, две-три фразы: мол, открыли тюрьмы, выпустили уголовников, сожгли окружной суд. На самом деле, в те дни была под корень уничтожена вся правоохранительная система».
А впереди была другая революция – Великая Октябрьская, за ней – последующие события, Гражданская война со своими горькими итогами: десятью миллионами погибших (четыре миллиона полегли в боях, шесть умерли от голода и болезней), разрухой, нищетой, бедами, бродяжничеством, всем самым худым, что могло навалиться на людей. И еще – с огромным потоком соотечественников, потерявших Родину и ушедших за границу… Кто может сказать точно, сколько их было, сколько мы потеряли? Пожалуй, никто. Крови было пролито столько, что улицы в городах имели красный цвет, а вода в реках текла бурая…
После встречи в кафе и шумных дебатов, происходивших между главными гоп-стопниками города, был создан – ни много ни мало – комитет содействия перерождающимся преступникам. Приняли, – как и положено, – и резолюцию. Рука Котовского была видна во всем, во всех делах, касающихся наведения порядка в Одессе.
«Мы из тюремного замка посланы призвать всех объединиться для поддержки нового строя. Нам надо подняться, получить доверие и освободиться. Никому от этого опасности нет, мы хотим бросить свое ремесло и вернуться к мирному труду. Объединим всех в борьбе с преступностью. В Одессе возможна полная безопасность и без полиции».
Более того, Котовскому и главным гоп-стопникам Одессы Кицису, Поляку, Иванову и Медведеву было поручено в ближайшее время созвать общее собрание уголовников города. Так было создано сообщество, которые газеты не преминули назвать «тюремной республикой».
Надо заметить, что после этого собрания многие уголовники стали устраиваться на работу. И все – под влиянием Котовского…
Через месяц посчитали число этих работяг. Оказалось – более ста человек.
Деятельность Котовского вызывала вспышки раздражения у Одесского Совета – имелись там у Григория Ивановича друзья в кавычках, – то ли не любили его, то ли завидовали, то ли однажды попали ему под горячую руку, когда он робингудствовал на одесских и бессарабских большаках – всякое могло быть.
Газеты тем временем взорвало нелепое сообщение: Котовский бежал из тюрьмы. Бежать он, конечно, мог, только вот вопрос: зачем? Все эти недели и месяцы он находился на виду у горожан, деятельность его была публичной, скрываться он не думал. Но тем не менее ветер подул сильный.
Реакция на крик, поднятый газетами, была неожиданной: Одесса вступилась за Котовского. В городской Совет пришло ходатайство с длинным хвостом подписей, их было очень много, подписывались целые заводы, – люди требовали освобождения Котовского от всякого тюремного наказания.
Подобное ходатайство было отправлено и в Петроград, к комиссарам Временного правительства. В результате Одесский военно-окружной суд получил предписание: пересмотреть свое решение.
Новое решение вскоре было принято: бессрочную каторгу заменили каторгой двенадцатилетней и запретили Котовскому заниматься общественной деятельностью. Это был удар ниже пояса – не заниматься общественными делами Котовский уже не мог, не та натура была у него, – и обратился к министру юстиции России с просьбой о помиловании.
Начальник штаба округа со «странной» фамилией Маркс и генеральскими погонами на плечах поставил на этом прошении следующую резолюцию: «Горячо верю в искренность просителя и горячо прошу об исполнении его просьбы».
Прошение это попало в руки к Керенскому, но тот разбираться в нем не стал – слишком уж долгое это дело, надо выслушать все стороны, проанализировать разные точки зрения, совместить факты и проверить их, во все вникнуть и взвесить, а это – время, время, время, которого жаль, и бывший адвокат, недолго думая, отправил бумагу назад в Одессу – пусть разбираются там.
Котовского снова поддержал город, голоса одесситов на этот раз были более громкими, чем в прошлый, поддержал даже Румчерод – под этой заморской «фамилией» скрывался исполком Румынского фронта, Черноморского флота и Одесской области – организации для того времени могущественной.
Пятого мая семнадцатого года состоялось заседание военно-окружного суда, решение было принято следующее: «Условно освободить от наказания».
Вместе с Котовским, к слову, освободили еще сорок одного заключенного.
Решение суда в тюрьму привез лично помощник прокурора Бонгард.
Когда Котовский покидал тюрьму, у ворот собралась большая толпа, были цветы, были улыбки, были приветственные речи, потом виновника подхватили на руки и начали качать…
Через три месяца Котовский отправился на Румынский фронт, в команду пеших разведчиков 136-го Таганрогского полка, но до окопов, как это часто случается с популярными людьми, он не доехал, – помешали сплошные митинги, выступления перед солдатами, «работа по разложению армии», как писал один из биографов Григория Ивановича, после которой «целые подразделения и части покидали окопы…».
А обстановка на фронте складывалась бредовая, иначе не скажешь, – такое даже в тифозной горячке не могло почудиться… Однажды спаситель Котовского генерал Брусилов, продолжавший командовать фронтом, попросил один из полков не покидать окопы, остаться, не создавать дырку на передовой линии, так председатель полкового комитета, заткнув пальцы за кожаный ремень, заявил генералу:
– Подождите немного, мы сочиним вам письменный ответ.
Через десять минут солдаты развернули перед Брусиловым бумажный плакат: «Мир во что бы то ни стало, долой войну!»
Еще минут тридцать понадобилось на то, чтобы уговорить полк остаться – солдаты остались, но в наступление не пошли. Тот же председатель полкового комитета, не вынимая рук из-за ремня, объяснил Брусилову:
– Прусаки обещали не наступать, мы им слово дали, что тоже не будем наступать без согласования с ними. Нарушать обещание нехорошо, господин генерал!
Так полк в наступление и не пошел…
В ноябре в городе Болграде, где квартировался штаб Шестой армии, начались еврейские погромы. В мелкие брызги разлетались стекла лавок и магазинов, горели дома ювелиров и булочников, над крышами вился черный дым. Были жертвы.
Остановить погромы не удавалось: прекратившись в одном месте, они немедленно возникали в другом. И опять над Болградом стелился вонючий черный дым, от которого по телу ползли колючие мурашики.
В самом конце месяца неподалеку от Болграда, в румынском городе Галаце проходил второй съезд советов Шестой армии. Когда на один из погромов для уговаривания мародеров выехал офицер штаба армии и попытался остановить бесчинства, его убили.
Другой офицер вывел целый отряд солдат и приказал открыть огонь по погромщикам, но солдаты отказались стрелять, более того – сами присоединились к толпе и принялись грабить богатые еврейские лавки. Хорошо, хоть офицера не тронули, человек остался жив.
В Болград отправили Котовского. Дали ему грузовик и семь человек с винтовками.
Котовский поспел вовремя – крикливая, с искаженными лицами толпа собиралась вздернуть на ветке вяза старого человека с седой жидкой бородой и лохматыми, похожими на усы бровями – владельца бакалейного магазина.
– Стойте! – прокричал Котовский что было силы. – Прекратите бесчинства. Отпустите его! – он ткнул рукой в несчастного старика, уже наполовину растерзанного.
– А ты, защитник поганый, откуда
