момент, а проснулась уже на носилках. И знаете, что мне сказал врач? «Только ты знаешь правду», а я не знаю эту правду и не хочу знать, потому что увидь я как мои одноклассники разлетались по горящему автобусу, как им отрывало руки и ноги, как они кричали, я бы слетела с катушек! Мне итак снятся сны как они корчатся обожженные от боли, а знаете какого это просыпаться в поту от таких кошмаров? Но оказалось страшнее было дальше, родственники погибших детей обвинили во всём меня. В школе меня начали оскорблять и называть убийцей, те у кого были братья и сестры решили наказать меня самостоятельно, поджидая после уроков, меня кидали в мусорные баки закрывая крышки, обливали всяким дерьмом, но чаще просто пинали налетая небольшими группами.
— Мне жаль.
— Но это быстро закончилось, потому что мама забрала меня с этой школы. Зато нападения на наш дом не прекратились пока мы не съехали. Фотки с моим лицом были везде, они постарались, чтобы меня узнавали и презирали, некоторые как-будто специально запасались тухлыми овощами, чтобы при встрече закидать ими меня! Несколько раз мне разбивали таким образом нос, но знаете ли заявление моё не приняли, не в первый, не во второй и даже не в третий раз. Сказать почему?
— Оливия.
— Весь город ненавидит меня, а знаете как мы хоронили отца?! Мы сами тащили гроб до крематория, потому что нашей семье никто и не думал помогать, а прах? Как думаете, чей прах нам отдали? Если честно, я решила, что нам в урну смели мусор из всех топок и выставили через два часа. Да, заметили, на времени поставила акцент, потому как остальным выносили чистые урны через пятнадцать минут, но не нам.
— Я понимаю тебя.
— Неужели? Вас ставили на колени перед всей школой заставляя признаваться в убийстве, которого не совершали? При том в лицо и рот толкая землю?! Что-то верится с трудом.
— Такого со мной не делали.
— Тогда как вы можете понять меня? Сколько времени осталось здесь сидеть? Я хочу домой, — незаметно стираю слезы рукавами.
— Дело с аварией ещё не раскрыто. Если бы ты знала, что там произошло, то всё было бы иначе и тебя никто не смог бы обвинить.
— Вы прикалываетесь?! Кто стал бы слушать меня? И откуда вам знать, что я реально не виновата в произошедшем? Я и сама этого не знаю, хотя если логически рассуждать в автобусе были мои друзья и я не стала бы им вредить. Никогда.
— Я подумал об этом же. У нас осталось три часа.
— Тогда задавайте свои вопросы быстрее.
— Давай поступим по-другому, я принесу перекусить, а потом продолжим.
— А яд не подсыпете?
— Брось, мы в участке и я не желаю тебе смерти.
— О, то есть вы единственный в этом городе кто не мечтает, чтобы я сдохла? Класс, ахах, тогда приходите на мои похороны, для массовки, — усмехаюсь сложив руки на стол.
Бросив на меня встревоженный взгляд, Константин вышел. Пх, я правду сказала, что не так? Зевая, понимаю, что уже вздремнула бы, да и слабость от простуды никуда не ушла. Вспомнив это, горло словно специально запершило, а спустя три секунды закашливаюсь как умирающий туберкулезник.
Свет в комнате погас, охватила паника, какого черта происходит?! В дверь вошел мужчина в черном, затем она закрылась и он растворился в темноте. Единственное, что я придумала, так это спрятаться под столом. Сжимая рот обеими руками давлюсь от кашля, но стараюсь делать это бесшумно. Свет снова включили. Сидя под столом смотрю на чьи-то колени.
— Куда она делась? — Дверь распахнулась, впуская второго мужчину.
— Что тут происходит? — Это голос Константина.
— Не знаю, я зашел, но тут было темно.
— Оливия, вылезай из под стола. Почему здесь было темно?
— Я зашел как вы и сказали подождать вас в комнате допроса, но тут было темно.
— И часто такое бывает?
— Ну случается порой, — пожимает кучерявый полицейский плечами.
— Вы здесь не работаете? — Задаю вопрос Константину, схватив чашку с чаем.
— Нет.
— Но, что тогда…
— Такие же случаи произошли в соседних городах, только там всего две жертвы и те не женщины.
— Это, что-то меняет?
— Поэтому мне нужно знать всё, что ты видела и знаешь.
— А сразу нельзя было сказать?
— Но почему света не было только в комнате допроса?
— Не знаю, раньше если вышибало, то везде.
— Ясно. Кушай бутерброд и чай пей, я пойду узнаю в чём дело.
— Нет! Стойте!
— В чём дело, Оливия?
— Не уходите, прошу.
— Что-то произошло? — Напрягся мужчина.
— Нет, не совсем, просто… не уходите пожалуйста.
— Ладно, кушай, — пока я жевала бутерброд запивая чаем, он что-то делал в своём телефоне.
— Закончила?
— Угу, — проглатываю последний кусок хлеба.
— Что ж, по первой жертве пока закончим. Поговорим о следующем преступлении?
— Да, давайте.
— Вопрос касательно Марины, она работала медсестрой в больнице.
— Да, я помню её и о чём говорили в тот день.
— Тогда давай по порядку. Откуда ты её знаешь?
— Не знаю я её.
— Но по камерам видно, как вы разговаривали.
— Может я продолжу? — Отвечаю вклинившемуся сотруднику в наш разговор.
— Я задам вопрос, если будет необходимость, — рыкнул на полицейского Константин.
— Так вот, я приехала за сестрой в больницу, но от этой медсестры узнала, что её перевели в детское отделение, куда в пять утра попасть невозможно. Поэтому просила помочь мне попасть туда, или хотя бы не выгонять ночью на улицу.
— И она согласилась?
— Не совсем, она попросила покараулить коридор, пока она курит.
— Некоторые её коллеги говорили, что она поругалась с парнем, знаешь об этом?
— Она записывала в блокнот разные моменты произошедшие за смену, говоря о том, что передаст информацию ему. В её голосе не было и намека на ссору между ними.
— Почему она попросила покараулить именно тебя?
— Может потому, что я посторонний человек и в коридоре больше никого не было? Такие моменты там редко случаются.
— Записал, — промычал полицейский допечатав предложение.
— Тебе не показалась она странной в ту ночь?
— Да я же не знаю её, как могу предполагать странной она была или нет?
— Сколько времени ты ждала её?
— Сначала минут двадцать прошло, потом не смотрела на часы.
— А почему ты не вышла за ней?
— А должна была?
— Так обычно поступает человек, зная, что за дверью кто-то есть.
— В тот момент, когда я захотела проверить там ли она, в коридор вышел врач.
— И что было дальше?
— А дальше… не знаю. Я как обычно вырубилась, — передернув плечами,
