и чья очередь была — та и выходила отвечать. И так было весь год. К концу его Виктор Оскарович пришел и заявил: «Фот, наконец-то я домыслил, что вы меня дурите. И теперь обе сразу будете выходить к доске за ручку или под ручку, фот, это мой вердикт». От такого заявления класс грохнул от смеха и дружно зааплодировал. Так закончился год. Виктор Оскарович поставил нам по пятерке за находчивость, а за знания: «Латно уж, четыре».
У кого по итогам четверти пятерок было больше, чем четверок, те получали премию — по 200 граммов развесного кускового шоколада, а хорошисты — по 100 граммов. Я, конечно, сама свои 200 граммов никогда не ела. По кусочку откалывала Полинке и Анне Дмитриевне, а остальное нашим. И до сих пор, если у меня есть что-нибудь такое, я обязательно должна поделиться.
А кругом там такие красивые места, пихтовые леса, рощи березовые особенные, а между ними поля: зерновые, овощные, гороховые и льняные. Ягоды — малину, черемуху и можжевеловую — мы собирали, сушили и с медом варили. Этим и местным пример дали, а у них такое не практиковалось.
Про Сашку Гачегова хочу пару слов сказать. Он был моим ровесником и первым парнем на деревне. Все бабы от него детей рожали, каждая старалась к себе заманить, бражкой напоить и еще чем-нибудь угостить. Он комсомольским вожаком в колхозе был, я ему помогала, попутно его образовывала — книги из библиотеки из Сивы приносила. Он их в свободное время читал.
И вдруг пропал. Всей деревней три дня искали, не нашли. Сам объявился: он в голыбце (подполе) сидел, а как туда попал — никто не уразумел, так как на крышке подпола мешок с картошкой стоял. И как Сашка в подпол залез, не снимая мешка?! Сразу выдали диагноз — книг обчитался и немного помешался. Я в нем изменений не узрела, разве что речью покультурней стал, неизвестные деревенским словечки использовал.
А я, когда на каникулах была, кружок самодеятельности организовала. По району разъезжали, концерты давали. В нашей деревне две Нюры голосистые были, Иван и Александр им на гармошке аккомпанировали, а также свое соло играли, я стихи читала. Нам все спасибо говорили, довольны были.
Мы там хорошо прижились; когда уезжали — нас всей деревней с грустью провожали. У бабушки Леканихи дочка Шура была, с мамой в один месяц сына родила, и внучка от сына Нюра с ней жила, сын с невесткой на фронте были. Все потом повзрослели и к нам в Ленинград наведывались, прошлое вспоминали. Приезжали Нюра с семьей и Шуркин Володя, который с нашей Людмилой одновременно родился, он уже был первым секретарем обкома в Перми, с нами дружбу водил. И вспоминали военные дни. Нам рассказали: в деревню ни один мужик не вернулся, все погибли. Старые женщины поумирали, а дети по селам и городам разбежались, и дома беспризорные остались.
И вот, когда мы из деревни уезжали, нас все провожали, мы сказали: «До свидания, нет, прощай, Уральская сторона, спасибо, что нас хорошо приняла». Все!
4.3. Павловский Посад, 1943–1945
4.3.1. Наше житье
Едем в Павловский Посад, где крестный снял нам квартиру. Там дома тоже из двух помещений состояли: внизу зимнее жилье, а вверху — летнее. В зимнем хозяйка с двумя дочками обитала, а нам летнее сдала, но оно печкой и плитой обогревалось, и холода не ощущалось. Дрова и торф на отопление по талонам давали.
Хозяйка наша звалась Татьяной, молодая женщина с норовом была, муж ее на фронте без вести пропал, и она одна воспитывала дочек — Надюшку восьми лет и Лидушку, который было четыре года. Вокруг дома усадьба небольшая — садик и огородик, а на задворках церковь старообрядческая. Адрес — Корневская, 46, на этой улице старообрядцы со своими правилами и суждениями жили и их верно хранили. Туалет в доме был, а вода в колонке на улице.
Крестный еще до войны был командирован сюда на переоборудование ткацких фабрик, потом пришлось военный завод возводить, корпуса строить. Потом его в армию призвали, флот тыловой создали и в Лихоборы под Москвой определили. Военный завод потом обслуживала инженерная группа из Ленинграда, ее прикомандировали с завода Козицкого.
Я и Олег пошли в школу № 4, он в пятый класс, а я в девятый. Мама на учет встала, и ее направили начальником подсобного хозяйства при этом заводе, но хозяйства еще не было, надо было его организовать. Вот тут и пригодился деревенский опыт.
Тетя Аня сидела дома с малым дитем — девятимесячной Людмилой — и еду всем готовила, так что забот у нее был полон рот. Я обеспечивала семью дровами и торфом и воду из колонки таскала. Я дрова пилила и колола, а Олег их понемногу в дом носил.
Павловский Посад состоял из районов. В наш класс из этих районов ходили девчата и один мальчик. Потом из Ленинграда второй прибавился, но о нем позднее. Мы жили в Центральном районе, а окраины назывались Торфянка, Старая мельница, Привокзальный, Прицерковный и Пеньково. На нашей улице было две фабрики — суконная павлопосадская и корневская галантерейная. Дочки директоров в нашем классе учились. По улице проходила узкоколейка, из Торфянки по ней вагонетки возили торф для фабрик. Эту дорогу обслуживали военные, иногда их штаб на день размещался у нас в доме. Параллельно нашей улице текла река Клязьма, бурная и широкая, по ней ходили легкие пароходики. Вот там мы два года и жили.
Мама нас очень поражала — такие сельские работы развернула, что местные газеты восторгались, какие кадры из Ленинграда прибыли, и были и небылицы писали. Когда мама придумала на бычках огород вспахивать, мы с девчонками бегали туда, как в шапито на представление, до колик в животе хохотали.
Земли было много, а тягловой силы — одна кляча, ее следовало пожалеть. А быки — бездельники и дармоеды, и решили их в деле использовать. Бабы собрались, быков запрягли и решили плуг за ними таскать, но не тут-то было. Быки оказались упрямыми, как ослы, и сопротивлялись, ни с места — их за поводья тянули, в холку толкали, быки женщин несколько раз обгадили, те бегали, отмывались, и все при своих мнениях оставались. В общем, картина маслом была, а пресса в похвалах надрывалась, желаемое за действительное выдавала и призывала перенимать опыт. Мама бегала с газетчиками ругалась, сама быков толкать пыталась, но
