бы его дед, Святослав Вячеславович Полоцкий, не был волхвом и жрецом Велеса. И потому доставшийся ему в наследство Тимофей, бывший старинным другом его деда, был искренне убежден, что Олег должен продолжить то дело, которому все представители рода Полоцких служили верой и правдой чуть ли не тысячу лет. И он часто напоминал об этом Олегу.
Приняв наследство, Олег попал в ловушку предъявленных ему обязательств. Сказать, что он страдал от этого, было нельзя. До этого его жизнь была скучна и бессмысленна, он прозябал в городе, работая заурядным школьным учителем истории. После того, как он переехал в Кулички и был посвящен в жрецы Велеса, его жизнь преобразилась, в ней появился смысл. И — Марина, что было, пожалуй, даже важнее. Весь последний год Олег был счастлив и спокойно нес возложенное на него по завещанию деда бремя язычества, тем более, что, говоря по правде, оно было не столь и обременительно. Жрец Велеса — это был, скорее, почетный титул, не требующий даже строгого исполнения языческих обрядов. Время от времени Олег заходил в капище, грустил, вспоминая, как они с Михайло развеяли прах деда над Зачатьевским озером, исполняя его собственную волю, высказанную в завещании, и протирал пыль с камня. После этого, мысленно пожелав Велесу долгих лет жизни и здоровья, где бы этот языческий бог ни находился, пусть даже только в воображении, Олег уходил — с сознанием выполненного долга и взятых на себя обязательств. Этим его служение Велесу в роли жреца и ограничивалось.
Сам Олег считал это синекурой, но Тимофею он об этом не говорил, чтобы невзначай не обидеть старика. Никогда нельзя было угадать, на что мог обидеться человек, всерьез рассказывающий о своем знакомстве с чародеем и волхвом князем Всеславом Полоцким, родившимся и умершим в одиннадцатом веке от Рождества Христова…
Глава 16. Злодейка
Чтобы Тимофей не вздумал и в самом деле забраться к нему в голову и начать читать мысли, что-то заподозрив по виноватому выражению его лица, Олег поспешил сказать:
— Ты не мог бы пойти к Марине и сказать ей, что наша гостья хочет проститься с ней перед тем, как покинуть дом?
— А это обязательно? — недовольно спросил Тимофей.
— Это всего лишь дань вежливости, — сказал Олег. — В современном обществе так принято. Ты же не хочешь, чтобы Марину считали невоспитанной женщиной? — И назидательным тоном, очень похожим на тот, которым ему часто выговаривал старик, он произнес: — Как известно, репутация создается годами, а потерять ее можно в одно мгновение.
Он знал, что старик, образно выражаясь, лег бы костьми за Марину, если бы это потребовалось. И уловка сработала. Тяжко вздохнув, Тимофей поплелся по коридору в кухню, где Марина готовила завтрак. А Олег, чувствуя облегчение, что снял с себя тяжелую ношу разговора с женой, которая считала, что его решение изгнать гостью из их дома поспешно и даже жестоко, несмотря на ее странное поведение, пошел в капище. Здесь он мог отсидеться, пережидая возможную бурю и ничем не рискуя, до ухода Ирины, наслаждаясь одиночеством и покоем.
«Тимофей заварил эту кашу, пусть он и расхлебывает», — едва ли не со злорадством подумал Олег, закрывая за собой дверь комнаты, в которой располагался алтарь языческому богу. Иногда ему было не просто лавировать между Тимофеем и Мариной, как кораблю между Сциллой и Харибдой, воспетыми Гомером в поэме о странствованиях Одиссея. И тогда он скрывался в капище, куда войти не решались ни жена, ни старик, памятуя о строгом запрете и возможном гневе Велеса.
А Тимофей тем временем дошел до кухни и, немного посопев и попереминавшись с ноги на ногу, что всегда выдавало его плохое настроение, заявил.
— Злодейка хочет проститься с тобой.
Марина, не знавшая, чем на этот раз недоволен привередливый старик, которого она, тем не менее, очень любила за его беззаветную преданность Усадьбе волхва и лично ей, поняла его не сразу.
— Злодейка? — с удивлением перепросила она. — Ты это о ком?
— О той, кого твой муж называет бывшей коллегой, — выразился более определенно Тимофей. Он упорно не хотел называть Ирину, которую он искренне невзлюбил, по имени.
— Тимофей, так нельзя говорить, — попыталась его увещевать Марина. — Ирина наша гостья, проявляй, пожалуйста, к ней уважение.
— Можно и нужно, — заупрямился старик, обычно легко и даже с радостью уступавший Марине. — Она двулична и двоедушна. И как ее еще называть?
— Но ты не разговаривал с ней и даже в глаза не видел до этой ночи, — мягко укорила его Марина. — Откуда тебе знать, какая она? Ведь может быть так, что на нее что-то нашло. Кратковременное помешательство, вызванное усталостью и новыми впечатлениями. И разве можно ее за это судить? Неужели тебе не известно: не суди…
— …да не судим будешь, — закончил за нее Тимофей. — Прекрасно известно, ведь ты сама читала мне евангелие. Только я не согласен с этим. Если не судить преступников, они и впредь будут злодействовать, убивать и грабить. Не судить мерзавцев и подлецов — они, пользуясь своей безнаказанностью, сделают жизнь хороших людей невыносимой.
— С этим я согласна, — терпеливо произнесла Марина. — Но как можно судить больных людей? Они же не виноваты, что больны. Вот у тебя, например, гипертрихоз, заболевание, проявляющееся в избыточном росте волос на теле и лице. Так что тебя за это, казнить?
Тимофей возмущенно фыркнул.
— Но я же не разгуливаю ночами по дому с ножом в руках, — сказал он. — А если бы шлялся, то на кол или на дыбу мне — прямая дорога. А лучше четвертовать, чтоб неповадно было. Кстати, этак с тыщу лет тому назад со мной бы так и поступили, ежели бы словили. В ту пору князь Владимир Красное Солнышко задумал истребить язычество на Руси и все, что с древней славянской верой было связано. Как сейчас помню…
— Ну, вот, опять ты сел на своего конька, — почти простонала Марина. Она знала, что если Тимофей пустился в воспоминания, то это надолго. — А у меня еще завтрак не готов. И со злодейкой надо проститься. Давай чуть позже, а? Ну, пожалуйста!
Услышав, что Марина назвала гостью «злодейкой», Тимофей настолько обрадовался, что даже не обиделся из-за ее просьбы.
— Иди, конечно же, простись, — сказал он. — А свой рассказ я закончу позже. Не переживай, я не забуду.
Содрогнувшись в душе, Марина поспешила прочь из кухни, пока старик не передумал. Она не испытывала к Ирине неприязни, как муж, или враждебности, подобно Тимофею, и чувствовала себя неловко во всей этой ситуации. У
