и могла без чувств валяться!.. Из-за меня все в беду попали!.. Останься, ба! Поучи меня хоть немного ещё! Я, я хочу стать хорошей ведьмой, настоящей!..
— Станешь, внучка. Обязательно станешь. И знаешь, с чего начнёшь?
— Новые заклинания учить? Новые рецепты для зелий? — с надеждой осведомляется Бри.
— Нет. Куда труднее.
— Ой! Что же ещё труднее?
— Посуду перемоешь. Ручками. Котлы ототрёшь песочком. Ламия! Что там с котелком? Ты его вроде как на огонь ставила?
— Ставила, грозная тень, и вскипела давно уж вода в нём!
— Вот и хорошо. Покажи моей внучке, как это делается. А я с Иваном-колдуном двумя словами перемолвлюсь.
Бри застывает с разинутым ртом. Провожает нас с призраком недоумённым взглядом, пока Талессис не берёт её за плечо.
— Волю тебя воспитавшей быстро исполнить спеши, // Время нимало не тратя!..
Мы оказываемся в сенях. Тень колышется прямо передо мной, и мне кажется — она начинает истаивать, становится ещё прозрачнее.
— Ничего внучке моей про древнюю кровь не говори, — предупреждает старая ведьма. — Догадался небось, кто её отец был?
Киваю, хотя полностью не уверен.
— Дракон. Один из последних, что ещё в наших местах оставался. Дочь-то моя, она, увы, эх… не хотела она ведьмовской жизни. Отказалась от силы, от имени, от всего. И от внучки моей отказалась. Родила — и отказалась. И меня прокляла. Мол, «подложила» я её под дракона. Он-то, не будь дурак, открылся, всю правду сказал… плохо дочь я воспитала, эх, плохо…
— Но почему же не говорить? Чем это грозит?
— Нечего девчонке себе голову забивать, что она, дескать, «избранная», особенная. Не властна ведьма над кровью своей, магия эта только вам, колдунам присуща.
— Как же так? Живёт ведьма и не знает, что за кровь у неё?
— Что было — то сгорело. Сам знаешь, не даром магия крови даётся. Поэтому ты знать должен, зятёк, а она — нет.
— З-зятёк? — бормочу самым постыдным образом.
— А кто же ещё? Кому ещё я эту непутёху доверить могу, как не колдуну, который за неё на смерть готов?
— Бри не непутёха! И она имеет право знать!
— Никакого права она не имеет! — яростно шипит привидение, и меня обдаёт холодным ветром. — Право она имеет одно-единственное — хорошей ведьмой стать, а тебе — верной да весёлой женой, детишек родить: новую ведьму, нового колдуна, а лучше — и тех, и других!
— Весёлой — это да. Уж с кем-с кем, а с Бри не соскучишься, — соглашаюсь я.
— Именно! — вдруг улыбается совсем живой улыбкой привидение. — Благословляю тебя, Иван-колдун, у внучки моей руки её попросить. И, не мешкая, честным пирком — да за свадебку! А мне пора.
— Погоди! — вырывается у меня. — А как вообще узнала ты, сударыня, что помощь тут нужна твоя?
— Манюня да Рашпиль позвали. На краткое время. Но то не важно! А важно, что вот вернёмся мы сейчас, и ты…
— А ещё если позвать тебя? Ты придёшь?..
— Не ведаю. Один раз положен нам, ведьмам, в великое воинство вступившим. А насчёт второго… не слыхала. На всякий случай простимся, Иван-колдун. А теперь идём, время моё почти вышло, а хочу всё увидеть и услышать! И благословить вас обоих, дети мои.
Эпилог
Ну да, я попросил. Руки Бри, понятное дело. И она, представьте себе, согласилась.
...На свадьбу пришёл, наверное, весь наш Великий Лес.
Явились эльфы, с огромными цветочными конструкциями — цветы, само собой, живые, в земле.
Явились гномы, что роются теперь в окрестностях Чёрной горы, говорят — богатые жилы там открылись в холмах; принесли шкатулки с самоцветами, всеми этими безделушками, чем вызвали у собравшихся ведьмочек неимоверный восторг.
Явились фавны и сильваны, тщательно расчесавшие шерсть на ногах, и нацепив ожерелья из орехов с желудями.
И даже пугливые дриады, заслышав о таком деле, отложили залегание в зимнюю спячку, явились всей толпой в зелёных нарядах, из-за чего и принялись ссориться, обвиняя друг друга в «покраже идеи платья».
Явился наш брат-колдун в немалом числе; но ещё больше явилось ведьм и ведьмочек, от мала до велика, всех возрастов, внучки, дочери, матери, бабушки и прабабушки — все. От платьев всех цветов радуги пестрело в глазах; блистали и светились магией подсвеченные серьги, кольца и диадемки.
И, в общем, пошла потеха.
В результате мне, как мужу-и-хозяину (праздновали-то у меня в башне и вокруг неё) пришлось: разнимать драку гномов с сильванами, не поделившим пиво; драку уже эльфов с фавнами, заспорившим, чья музыка красивее; скандал меж двумя ведьмочками, явившимися в одинаковых нарядах; а ещё разводить братьев-колдунов, решавших, кому кого из ведьм приглашать на танец.
Ох!..
А ещё явилась ламия Талессис. Единственная из её рода. Драгоценностей на ней, правда, оказалось больше, чем у половины красавиц, вместе взятых, да таких драгоценностей, что зубовный скрежет ревнивых ведьм слышался, наверное, по всему Лесу.
— Скромны дары мои, о новобрачные, но их вручаю от чистого сердца, — и ламия протягивает нам с Бри поднос, сдёргивая тонкую белую ткань. Блестит чистый и ясный свет диамантов, тех самых, легендарных, сотворённых совокупным трудом эльфийских и гномьих мастеров в давно забытые времена.
— О. О-о. О-о-о, — только и может выдать моя новоиспечённая женушка. — Э… э… И благодарность мою ты прими, о Талессис; всё превышают дары твои щедры!..
Гекзаметр у Бри получается так себе, экспромтом, но щёки ламии красны от удовольствия.
— Рада, коль радость смогла я доставить, — с достоинством отвечает она.
— Я… я сейчас, — Бри мчится в башню с подносом на руках, ведьмочки, охая и ахая, сбегаются посмотреть.
Мы с ламией смотрим друг на друга.
— Также я рада, герой дерзновенный, // Что обретаешь ты счастье, — в голосе Талессис прорывается печаль. — Ламия лишь не нужна никому, // Взорам для всех я противна… А не исполнить свой долг перед родом // Я не могу; значит, вновь зло творить // Предстоит мне…
За моей спиной раздаётся деликатное покашливание.
— Учитель! Наставник Святогор!.. Наконец-то!..
— Как же я мог пропустить твою свадьбу, Иван? Прости, что опоздал чуток, срочное было дело... Подарки тоже принёс, жёнушке твоей уже вручил, тебе там тоже есть… — он вновь прокашливается, приосанивается, отставляет руку с парадным посохом:
— Рад тебя видеть, отважная
