class="p1">И поинтересовалась неожиданно:
— Матери ты ведь написала? Отдохнешь сначала? Неужели написать письмо нужно так много времени и сил? Ну и ну!
Уже совсем стемнело, но она вдруг отложила вязание и отправилась в огород посмотреть, не будет ли ночью холодно огурцам?
А Оленька прошла в комнату и, не зажигая света, распахнула створки окна.
Оно выходило на узкую тропинку между дачей тети Мали и участком соседей в зеленых волнах смородины. За ним уже начинались тальники, что росли вдоль протоки за забором. А еще дальше и выше поднималась ровной грядой сопка, на ней шеренгой выстроились в один ряд сосны. Они были словно нарисованы черной тушью на бесцветном небе. Там, за соснами, проходила железная дорога. Отсюда, из окна, ее не было видно, а с террасы можно было рассмотреть узкие змейки поездов, что проползали среди сосен по мосткам над рвами. Но шум поездов слышался отчетливо, слышно было, как отстукивают колеса на стыках.
Оленьке нравилось мечтать под этот шум. О чем? Определенно сказать было трудно. Чаще всего в этих мечтах она путешествовала. Плыла на белом теплоходе вокруг Европы, приезжала в Италию или бродила по Лондону. Рядом, конечно, всегда был он. Нежный, предупредительный. Нет, нет, замуж Оленька и в самом деле не собиралась. Она призналась в этом тете Нале совершенно искренне. Но ведь не будешь же путешествовать в одиночку! И вообще, бродить по белу свету вот так, в мечтах, очень удобно, никаких тебе усилий и хлопот!
Делать усилия Оленька не любила.
3
Спать Оленьку Наталья Васильевна укладывала в комнате, а сама устраивалась на тахте на веранде. Здесь было даже лучше, больше воздуха, только по утрам мешал свет, ставней у окна на веранде не было.
В этот вечер Наталья Васильевна дождалась, когда племянница уснет, и приготовила бумагу для письма сестре, опустилась в старое кресло.
За ситцевой занавеской окна стояла уже по-осеннему глухая августовская ночь.
Конечно, Ольга и представить себе не в состоянии, как у них, Натальи Васильевны и Ольгиной матери, Кати, все было. Хотя ей известно, конечно, что ее дедушка, их отец, был всего лишь путевым обходчиком. У Ольги отдельная комната, три стены ее в книжных стеллажах до потолка, пианино, магнитофон, еще там что-то, а у них с Катей…
Дом отца, обычный станционный домик, обитый красной вагонкой, стоял в пяти метрах от железнодорожного полотна. С севера его прикрывала от ветров крутогорбая сопка, с востока — смешанный лес: березы, сосны и ели. Рельсы круто опоясывали усадьбу и уходили ровной ниткой на юго-запад, в степь. Когда мимо проходил поезд, в самодельном шкафчике на кухне звенели щербатые чашки. Комната в домике была одна, а их росло у отца шестеро.
Тетя Наля, тогда ее звали Наткой, нянчила малышей, стирала, варила, доила и пасла корову, копала картошку, осенью пропадала в тайге, припасая на зиму ягоды, грибы и орехи. А в школу ходила по двенадцать километров. Туда шесть и обратно шесть. И почти не пропускала занятий, хотя приходилось по-всякому. Однажды чуть не замерзла в пургу. Мать все намекала, что дочери путевого обходчика уж не до большой учености, грамоте научилась, и ладно. Можно пристроиться стрелочницей на соседнем околотке.
Отец отмалчивался. Он и вообще-то был не очень речист, некрупный, малосильный. По ночам ему не давали спать фронтовые раны. Натка была его первой помощницей, ворочала с ним чурки, когда пилили дрова, косила сено, случалось даже, если его очень уж одолеет боль, выходила за него на участок. Видеть старшую дочь стрелочницей ему не хотелось.
На мать Натка не обижалась, но после ее намеков с еще большим рвением набрасывалась на учебу. Сидеть за книжками, правда, было некогда. Убирала навоз в стайке и твердила теорему, брала на поляне совком бруснику и рассказывала себе шепотом: «Михаил Юрьевич Лермонтов родился в…»
Росла здоровой, статной, с темно-русой косой во всю спину и ярким свежим лицом. Сказывалось лесное приволье, свежий воздух, простая пища.
К тому времени, когда ей пришла пора оканчивать школу, подросли братья, стали помогать отцу. И вот после экзаменов она пришла к нему.
— Отпустите меня в город. Хочу учиться дальше.
Отец отозвался не сразу, нащупал в кармане выгоревшего парусинового пиджака мятую коробку папирос, потянулся за спичками. Повесил сивую от проседи, хорошо вылепленную голову.
— Учиться-то надо бы. Да… Мы с матерью, конечно, будем подбрасывать, сколько сможем. Да ведь в городе как? И одежка нужна получше, и жить где-то надо.
— Я работать пойду. А учиться вечером.
— В судомойки? — вскинул голову отец.
— Стенографисткой, — сказала Натка. — Я тут курсы закончила. Заочно.
Газета с объявлениями курсов попалась на глаза случайно. Припрятала ее в сарае под сеном и перечитывала несколько дней. Потом написала на курсы. Они были платными. Всю осень не вылезала из тайги, но насобирала у привередливых горожанок за ягоды и орехи денег на курсы. А потом каждый месяц бегала к «почтовому» и опускала в ящик самодельные пакеты из оберточной бумаги с выполненными заданиями. Никто и внимания не обратил.
Теперь отец переспросил озадаченно:
— Стенографисткой? Это как же?.. Дай-ка сюда!
Он впервые в своей жизни держал в руках стенографическую запись. Долго рассматривал карандашную вязь.
— И как же ты это? Одна, без учителя…
— Ну, вот диктор по радио читает, а я записываю. Так и тренировалась. Теперь мне еще на пишущей машинке надо научиться…
Отец помолчал. Разговаривали во дворе, сидя рядышком на бревне в тени сеновала.
— В таком разе поезжай. Здесь тебе делать нечего.
Мать была недовольна ее отъездом. Мало того, что она теряла помощницу, выходило, что теперь надо будет тянуться еще и на нее, Натку. Правда, делать этого им с отцом не пришлось.
Работа в городе нашлась сразу же, да еще в двух местах: в редакции газеты и в обществе «Знание». С жильем сначала было плоховато, сняла угол на частной квартире.
Проработала в редакции два года, прежде чем удалось поступить в университет. Зато приобрела самое необходимое из одежды и получила квартиру. Дали как квалифицированной стенографистке. К этому времени овладела уже и машинописью. Да что там! Работала, не зная просвета. Ольге такое и не приснится!
Отцу сказала: пойду на вечернее, а сама поступила на, дневное. Подрабатывать можно было по вечерам, поучиться же хотелось по-настоящему. Занималась в читальном зале библиотеки: дома всегда кто-нибудь жил. Сначала один брат, Федор, пристроила его в строительное училище, потом Василий, этот выучился на электротехника. Сестра Галя поступила в медицинское училище. Всем им так или иначе нужно было
